Алексей Кондратенко «Так братство начиналось» Эдуардас Межелайтис
Эдуардас Беньяминович Межелайтис родился 3 октября 1919 года в деревне Карейвишкяй Шавельского уезда Ковенской губернии (теперь это территория Литвы). Его отец был рабочим, мать учительницей, дед – столяром и плотником.
В 1923 году семья переехала в Каунас, здесь Эдуардас учился в гимназии, где литературу преподавала Саломея Нерис – поэтесса и коммунистка-подпольщица. Её политические взгляды сильно повлияли на сознание гимназиста. Уже в 15 лет Межелайтис состоял в подпольной комсомольской организации, чуть позже в печати появились его первые стихи.
Учился на юридическом факультете университета, был горячим сторонником вхождения Литвы в состав Советского Союза. Когда это произошло, стал работать в редакции комсомольской газеты. С началом Великой Отечественной войны был в эвакуации, работал на заводе в Пензенской области. В 1942 году его призвали в армию. Как и в прежнее время, стал журналистом – в газете 16-й Литовской стрелковой дивизии «Родина зовёт».
Прежде чем, чем вступить в бой, дивизия какое-то время провела на тульской земле – сначала в районе Ясной Поляны, потом в самой Туле. Так сложилось, что в почти мирной обстановке бойцы много читали – и Толстого, и Константина Симонова, и Николая Островского. Почти все побывали в усадьбе-музее великого писателя; двери областной библиотеки были распахнуты для красноармейцев и командиров, издания выдавали на руки – особым спросом пользовались книги на военные темы, о полководцах… В дивизионной газете поместили стихотворение Саломеи Нерис «Жди меня» на мотив симоновского, но абсолютно авторское, полное лирики. Межелайтис видел, как молодые солдаты переписывают эти стихи, заучивают наизусть. Велика сила талантливого слова!
В землянке или в шалаше
Плечом к плечу,
Душа к душе, –
Так братство начиналось.
В январе 1943 года 16-я Литовская дивизия маршем прибыла на орловскую землю. У всех решительное настроение: «Идём штурмовать Орёл!» Но впереди были ещё затяжные позиционные бои. И были не только маленькие победы, но и потери. В марте в дивизионной газете напечатали некролог, посвященный памяти молодых писателей:
«Пробитые вражескими пулями, в священной борьбе против фашизма перестали биться горячие, мужественные сердца наших молодых писателей И. Битайтиса, Б. Кирстукаса, Ш. Иохелиса и М. Глухаса, сражавшихся с оружием в руках среди буранов и вьюг на заснеженной земле Родины.
Погибшие товарищи больше жизни любили свободу своей страны, они отдали свою молодую жизнь во имя свободы и мирной жизни Советской Литвы, во имя будущего расцвета её культуры.
Молодые товарищи погибли, так и не успев полностью раскрыть свои таланты. Их творческая деятельность была преждевременно прервана врагом. Но в памяти литовского народа навсегда сохранятся их имена. Возмездие врагу и борьба до полной победы – таково написанное кровью завещание павших!»
Некролог подписали литовские писатели и деятели культуры П. Цвирка, Л. Гира, Э. Межелайтис, С. Нерис, И. Шимкус, А. Вянцловас… А ведь и сам Межелайтис мог тогда оказаться не среди подписавших прощальные строки, а в списке погибших. Той утратой были навеяны строки:
Я погиб под Орлом в наступленье…
Прорастает ковыль сквозь меня.
Солнца ливень…
И птичье паренье
На экране лазурного дня.
Кукованья не слышу кукушек,
Я не слышу, как сосны растут.
Под землёю сырою мне душно,
Над землёю ромашки цветут!…
Я погиб в штыковой атаке.
Вмиг померкла глаз синева.
Небосвод – на меня!
Я – на злаки…
Рот забили земля и трава…
В небе – солнца сияющий слиток.
Стая жаворонков пронеслась.
Мы лежим под Орлом. Мы убиты.
Нет нас с вами. Но –
вспомните! – нас.
Писатели лейтенант Балис Кирстукас (1912–1943), сержант Шлема Иохелис (1920(1923)–1943), красноармеец Моисей Глухас (1909–1943) – все они погибли в районе орловской деревни Алексеевка 22 февраля. Красноармеец Иозас Битайтис (1920–1943) умер там же от ран 25 февраля. Живым предстояло идти вперёд, продолжить дело павших – и на литературном поприще тоже.
Полковник Е.Я. Яцовскис в книге «Забвению не подлежит» (М., 1985) вспоминал: «В селе Никольское в редакцию газеты «Родина зовёт» зашёл поэт Эдуардас Межелайтис. Привёл его к нам офицер нашей дивизии, писатель Йонас Марцинкявичюс, с которым время от времени мы встречались в политотделе дивизии, в редакции «Родина зовёт», иногда в полках. На следующий день я встретил Межелайтиса на главной улице села. Он рассказал, что в одном уцелевшем доме, где несколько дней тому назад размещался штаб гитлеровцев, он обнаружил немало интересных документов изменников Родины – власовцев, и среди них различную литературу на литовском языке. Эдуардас предположил, что здесь находился вооружённый отряд литовских буржуазных националистов – пособников гитлеровских оккупантов».
Межелайтис писал в автобиографии: «По велению судьбы довелось нам, литовцам, освободить у годуновских Кром маленькую русскую деревеньку. Звалась она Литвой. Со слезами на глазах сквозь огненный шквал ворвались мы в это дымившееся пожаром селение.
И вдруг я почувствовал себя в родном краю. Путь от деревушки Литвы до настоящей Литвы сократился вдвое. Расстояние – это не только география. Это также и уверенность!
В деревне Литва нашёл я целебный бальзам от тоски по родине».
Об этом – в его стихотворении «Если мимо пройдёшь»:
Есть в России степная равнина…
Об Орловщине память жива…
Деревушку в пуху тополином
Называют в народе – Литва…
Близко слышали грохот орудий
Палисадники, избы и пруд…
Здесь простые и скромные люди
Любят труд свой и мирно живут…
Мой товарищ! Зимой или летом,
Если мимо проляжет твой путь,
Не забудь – деревушку проведай,
Постарайся туда заглянуть.
Мы товарищей там потеряли.
Уцелевшие в буре войны, –
Там отважно боролись и пали
Нашей родины славной сыны… (перевод А. Клёнова).
«Лето 1943 года под Орлом» – такими были «адрес» и датировка стихотворения «Поцелуй»:
Умирает солдат…
Погибает герой…
Рану горстью земли зажимает,
И глотает земля раскалённую кровь,
кровь багрит её и зажигает.
(А земле бы не крови испить, а воды.
А земля умоляет солдата:
Ты засей меня хлебом, взрасти мне сады,
и воздам я за это стократы!)
Перед тем, как солдату совсем погибать,
приподнялся солдат на мгновенье
и кровавую землю прижимает к губам,
и целует,
и просит прощенья…
Умирает солдат… (перевод Б. Слуцкого).
В 1944 году, когда Литва была освобождена, Межелайтиса «перебрасывают» на мирный фронт – становится секретарём ЦК комсомола республики. Но о войне он уже никогда не забывал, говорил о ней просто: «Бомба в сердце мне попала».
В 1946 году его сняли с должности, жёстко прорабатывали за «безыдейность». Он возвратился на журналистскую работу, много сил и времени отдавал поэзии. Выходят сборники его стихов. И в каждом – память о 1943 годе:
Помнишь, под Орлом, при свете скудном,
В блиндаже, под грохот батарей,
Мы читали: «…помирать нетрудно,
Сделать жизнь значительно трудней…» (поэма «Секретарь»).
Откуда дружбу он принёс,
С каких полей Европы?
Об этом знают волжский плёс
И мценские окопы…
Он знамя века под Орлом
В бою держал высоко
И с ним вернулся в отчий дом,
Шагая издалёка («Братская поэма»).
В 1954 году Межелайтиса избирают секретарём правления Союза писателей Литвы, спустя пять лет становится председателем правления. Более трёх десятилетий был секретарём правления Союза писателей СССР.
Межелайтиса увлекали любовь к природе, к народной поэзии. Он много путешествовал по свету, не раз бывал и на Орловщине, в самом Орле. Сцена и стены клуба завода «Текмаш» помнят множество интересных гостей и встреч. Одна из них – с литовскими поэтами в середине мая 1960 года. Тогда в Орёл приехали Эдуардас Межелайтис, Антанас Венцлова, Юстинас Марцинкявичюс, Юдита Ванчюнайте, а также москвичи поэты Вероника Тушнова и Василий Захарченко, критик Владимир Огнев. Вместе с поэтом Дмитрием Блынским, журналистом и поэтом Петром Николаевым, редактором «Орловской правды» Иваном Патенковым они посетили места боёв 16-й Литовской стрелковой дивизии в Покровском и Свердловском районах, провели встречи со студентами пединститута, молодыми строителями, писателями и журналистами. Были митинги в сёлах Алексеевка, Никольское. В заводском клубе «Текмаша» читали стихи, вспоминали о войне, отвечали на вопросы зрителей.
Межелайтис вскоре написал Патенкову: «Благодарю Вас за газеты и снимки, присланные мне. Хорошая встреча, оказанная нам в Орле, никогда не забудется. Наша дружба ещё более окрепла в эти дни. Просим не забывать и дальше глубоко признательных Вам литовских товарищей».
Тогда же родилась идея издать сборник писателей Вильнюса и Орла, посвящённый боям на Орловщине, а ещё обмениваться литературными страницами в литовских и орловских газетах…
Межелайтис был на пике славы, причём и в СССР, и в других странах его воспринимали не только как талантливого поэта, но и как политика, народного дипломата, который обращался к людям всей Земли с ярким поэтическим словом, окрашенным тревогой за судьбу человечества.
В 1962 году за сборник стихов «Человек» Межелайтис был удостоен Ленинской премии. А в следующем году недалеко от братской могилы в Алексеевке был заложен Сад дружбы, 600 яблонь для которого (по числу погибших воинов, по данным того времени) привёз председатель литовского колхоза Витаутас Руткаускас, один из самых активных ветеранов 16-й дивизии. На братской могиле в Алексеевке был установлен привезённый из Литвы гранитный памятник.
Патенков был в Литве на праздновании 20-летия освобождения Вильнюса, встречался с Межелайтисом, тот передал привет орловским друзьям. Дмитрий Блынский писал ему: «Я часто вспоминаю нашу поездку по Орловщине и – в частности – наше посещение села Никольского. Это были полные, густые от впечатлений дни, и их забыть невозможно». Блынский послал Межелайтису новую книгу, своё стихотворение «Литовцы на Орловщине» («Орловская правда» напечатал эти стихи 6 сентября 1964 года) и добавил: «Надеюсь написать о нашей дружбе – о дружбе русских и литовцев – ещё не одно стихотворение». Межелайтис откликнулся телеграммой: «Благодарю за интересную книгу, за стихи. Я рад, что наша дружба ещё окрепла. Желаю счастья и поэзии».
К несчастью, Иван Патенков и Дмитрий Блынский вскоре ушли из жизни. Межелайтис же все последующие годы не переставал работать над военной темой. Впечатления лета 1943-го нашли отражение в стихотворениях «Раненый голос», «Если мимо пройдёшь», в балладе «Звезда и роза». Боям литовской дивизии на Орловщине была посвящена и блокнотная поэма (так сам автор определил жанр) «Птицы ничейной полосы». Она оказалась одним из самых масштабных произведений Межелайтиса – в сборнике «Клочок небес» (Вильнюс, 1981) заняла почти 80 страниц увеличенного формата, к тому же здесь она была напечатана в сокращённом варианте (перевод Леонида Миля).
Автор, указав, что работал над поэмой больше тридцати лет (1943–1976), обращался к читателю в предисловии: «Эта простая история, видимо, сродни многим, происходившим на той неширокой полосе земли, которая на языке войны назывался Ничейной Землей. Наименование безрадостное и предельно точное… Историю эту я когда-то записал в блокноте и принёс домой в солдатском вещмешке. И вот теперь я осторожно переворачиваю пожелтевшие, ломкие листки, где всё это торопливо, конспективно, слишком лаконично изложено, и пытаюсь припомнить, как это было, пытаюсь представить, как это могло быть».
Мы шли ещё горящей русского деревнею.
Она звалась так неожиданно – Литвой, –
Как будто бы для нас. И в этот день, наверное,
Мы все задумались об отнятой, о той…
Мы шли через Литву. Её почти и не было.
Как воронье, кружилась над Литвой зола…
И незабудки синие, как волны Немана,
Нам увлажнили воспалённые глаза.
Это была поэма не только о войне собственно, но и о жизни, о любви, о мире. Среди её героев – влюблённая в солдата девушка:
Робким взглядом она ласкала Ничейную Землю.
Над берегами её
То и дело взвивались ракеты; возле ее краев с той и с другой стороны
Целыми стаями погавкивали пулеметы. Но уже опускалась ночь
На Ничейную Землю, и женщине верить хотелось, что наконец
Высадится безоружный покой на этот истерзанный остров.
Ясная звездочка взглянула на санитарку голубоватым глазком.
Глазок заморгал, ресницы затрепетали, – из голубой постепенно
Звезда становилась синей, очень похожей на выросшую в сказке и
Почему-то не переросшую в явь Синюю Птицу…
И над Ничейной Землей
Встретились их глаза – далекой звезды и литовской мадонны.
И – словно знакомые с детства подруги – разговорились они.
Рассказывала о месяце, о молодом вертопрахе одна, другая – о рядовом солдате…
Весь строй поэмы «Птицы ничейной полосы» каждой строкой обращён к читателю единой мыслью – война противоестественна миру, вселенной, природу, вечности.
Кто назвал эту землю Ничейной?
Это – территория птичья.
Птицы – тоже солдаты.
Но в обоймах у них
Серебряные патроны.
Можно, пожалуй, сейчас называть Ничейную Землю
Птичьей Землей, потому что наверняка
Победу одержит мирная песня!..
Над устланными свинцом тропинками
реет маленький жаворонок –
Рядовая душа рядового солдата.
В клюве несет
Этот маленький жаворонок кристальную песню.
И встретит он раньше всех приглушенным бемолем
Новое утро еще Ничейной Земли,
с которою было бы сладко –
Словно с любимой, если б у самого уха
Голосом псевдощегла то и дело не пела шальная пуля…
Межелайтис вспоминал об обыкновенном дне войны на Орловщине как об апогее титанической битвы с сонмом чудовищ, порождённых тьмой:
Рьяно трудились орудия, разрушая дзоты и избы.
Белый росный туман спешил укрыться в овраге.
Отраженья деревьев спасались в реке. Но и там
Их настигали железные боровы артхозяйства.
Превращались они в земляные и водяные столбы и
Размахивали обезьяньими лапами, нашаривая чьи-то жизни,
Словно циклопы… О боже, каких только чудищ
Не оставляет на длинном пути движущееся время!..
Зачем их рождает оно? Для того ли, чтобы сжирать
И, насытившись, двигаться дальше?..
На той стороне – безжалостный враг, жестокость и человеконенавистничество. На нашей стороне – свет, солнце, вера в победу:
Артиллерия замолчала. И ярче ещё засиял в поднебесье
Выпущенный величайшим орудием в мире лучистый снаряд.
Не предвещал он добра недругам светлой жизни. Там,
Где ещё недавно крепость была, бурлило багровое море,
И беспомощно в огненных волнах метались солдаты,
И плавились – как оловянные. Но не было вовсе жаль их:
Ненавистью переполнились наши сердца, и нисколько
Не было жаль этих солдат оловянных, напоминавших
О мире, о детстве…
Автор поэмы наглядно показывает, какие колоссальные потрясения и разрушения пережила во время оккупации и боёв орловская деревня:
В деревне то и дело заливались хохотом автоматы.
Свинцовые птицы свистели. Снежило пухом перин.
И только кровь оставалась реальной кровью в этой
Небывальщине адской. Лилась, багровела, густела…
За околицей, в зарослях кукурузы, рыскали наши
И матерщиной подымали с земли прячущихся врагов.
Вдалеке ошалевший от страха гнедой тащил полтелеги.
Запутавшись в вожжах, он спотыкался, падал, вставал,
И вновь спотыкался, и снова вставал, пока не свалился,
Свинцовым кнутом огретый. И долго ещё над проселком
Дрожали четыре ноги — как струны замолкшей скрипки…
Автор – он же лирический герой – вспоминал, как нашёл в развалинах книгу Райнера Марии Рильке «Часослов». Совсем недавно она принадлежала немецкому солдату или офицеру. Трудно было поверить, представить, что оголтелый фашист в минуты затишья между боями читает стихи поэта-модерниста. Автор восклицал: «Кто-то из них всё же читал и это! Кто-то читал скорбную книгу часов и вместе с поэтом устремлялся к звёздам. Золото, вспомнилось мне, и в пепле блестит. Оно просвечивает и в пепле, который оставила ещё одна тотальная глупость, чушь и безумие. Оставила куда больше пепла, чем золота. Но и эта малость хранит в себе высокий звёздный свет и с надеждой сияет даже там, где не хотят её видеть».
Почему, как просвещённая Европа в итоге породила варваров и вандалов ХХ века? И снова контрастом – картина разорённой орловской деревни, едва выжившей после нашествия «европейцев»:
Вокруг догорающих изб бродили женщины в рубище.
Настоящие нищенки с виду. Они разрывали
Палками и руками дымящиеся бугры, надеясь
Спасти хоть что-нибудь из своего достояния. Дым
Безжалостно ел им глаза, и трудно было понять:
Плачут они или только ладонью обороняются
От струек угара. Едва ли у них сохранились слезы:
Черное горе, наверно, давно уже было выплакано
И рассыпано по всем углам и по всем закоулкам…
Сгорбленная старуха прислонилась к потухшей печке,
Сиротливо торчащей на пепелище, ненужной, никчемной
В этом ансамбле развалин, возведенном безумным зодчим…
Дымились остатки изб… И лишь очаги не дымились…
В этих строках – огромное сочувствие автора орловским женщинам, вынесшим все тяготы войны, спасшим осиротевших детей, взваливших на свои плечи неимоверно тяжёлые мужские заботы. Не здесь ли родилась мудрая мысль Межелайтиса, не раз звучавшая в его книгах и выступлениях в советское время: «Труднее всего самому стать человеком и помочь в этом другому. Но разве не это самое главное в жизни каждого из нас?»
Как раз когда блокнотная поэма была издана на русском языке, к Межелайтису обратились сотрудники орловского музея И.С. Тургенева – в канун 60-летия СССР они собирали сведения о писателях братских республик, биографически связанных с Орловщиной. Поэт тогда написал директору музея Н.М. Кирилловской: «Я глубоко тронут – спасибо Вам за память, за то, что не забыли и Э. Межелайтиса, который, действительно, принимал участие в Орловской битве. Этих трагических дней я никогда не забуду».
На подаренной музею книге «Клочок небес» он сделал такую дарственную надпись: «Государственному музею Ивана Сергеевича Тургенева в Орле – на память об Орловской битве. Успеха и большого счастья моему незабываемому Орлу! От всего сердца. Э. Межелайтис».
Были и другие «ниточки», связывавшие Межелайтиса с городом его военной молодости. Так, четвероклассники 32-й орловской школы сделали иллюстрации к его книге «Дневник Дайны». Он прислал им свою книгу «Песня о Немане» с тёплой дарственной надписью…
Эдуардас Межелайтис вошёл в историю как один из самых выдающихся поэтов Литвы. В его творческом арсенале были не только стихи и поэмы, но и стихи для детей, поэтическая публицистика. Его много переводили, он сам переводил на литовский язык Пушкина, Лермонтова, Маяковского, Маршака. Герой Социалистического Труда, народный поэт Литовской СССР, кавалер восьми орденов. И в переломные 1990-е годы не отрёкся от своих взглядов. Умер 6 июня 1997 года.
Так получилось, что Межелайтис ныне почти забыт. В Литве – по понятным причинам. В России о нём тоже почти не говорят – ведь не принадлежал к числу поэтов, живших в прежнее время на территории Российской Федерации. В Орле о нём, одном из самых известных бойцов 16-й Литовской дивизии, нередко вспоминают – но только в перечислительном ряду имён других поэтов Великой Отечественной войны. Однако у литературы свои законы, у неё нет границ и рамок времени. Поэтическая философия Межелайтиса, его исповедь воина и поэта ещё найдут благодарного читателя в России и, будем надеяться, в Литве.
Алексей Кондратенко.
