Выберите шрифт Arial Times New Roman
Интервал между буквами
(Кернинг): Стандартный Средний Большой
Моему душевному настрою, моим краеведческим разысканиям очень близки лиричные очерки замечательного русского писателя Николая Николаевича Старченко. Так сложилось, что и он, и я после университетской скамьи работали корреспондентами в газете «Орловская правда» (правда, с разницей в полтора десятка лет), а потому немало прошагали мы по просёлкам, немало повидали людей в тургеневских местах.
Наверное, в том и было предназначение этих непростых и нелёгких для нас дорог, чтобы рассказать о них читателю, и даже не тому читателю, что выписывал в те годы областную газету, а куда более широкой аудитории – и столичным жителям, и провинциальным, всем тем, кто любит матушку-Русь.
Вот очерк «Свадьба в Кочетах» (1980) – впервые будущий писатель побывал в этих местах, связанных с жизнью и творчеством Льва Толстого, в 1975 году. Вот эссе «Косогор» – о Бунине в Тарту, о Бунине и Советской России (1983). Читаю и думаю, что, быть может, передо мной эскиз, увы, так и ненаписанной книги Николая Старченко о Бунине, о родных местах нобелевского лауреата.
Историческая проза моего земляка – это не просто рассказы, а, скорее, историческая реконструкция, что было весьма смело для провинциального Орла 1980-х годов. Пожалуй, никто из его коллег в то время не использовал такой метод… А потому уже первые очерки и рассказы Николая Старченко были весомой заявкой на признание в литературном, писательском мире.
«Весенний сев» (1984) – очерк о восприятии Лескова, его книг в орловском селе накануне перестройки. И снова перенос во времени, попытка соединить столь привычный для советского читателя производственный сельский очерк с очерком литературно-историческим. Редкое сочетание жанров и вполне удавшееся. «Незабудка с Новой Земли» (1988) – размышления о полярном исследователе Владимире Русанове, его орловской родине, о его земляках-писателях и непочтении к их памяти в Орле 1980-х годов. Оба эти очерка не только очень описательны, но и публицистичны. Налицо журналистское стремление автора не только к изображению, но и к постановке проблемы, к размышлению над высокой идеей и её воплощением в жизнь.
Притягивают пейзажами и чистой русской речью очерки «Живая вода» (об Афанасии Фете, 1986, 2002), «На родине Хоря и Калиныча» (1999, 2003), «Поедемте-ка во Льгов…» (2003), «Веяло чем-то родным и необозримо широким» (2003). Вспоминается эта отрада, щемящее, ни с чем не сравнимое чувство, на грани разгадки великой тайны рождения бессмертных книг. Но это только кажется, что достаточно побывать в легендарных местах, зайти там в музейные залы, поговорить со знатоками и старожилами, и задуманный очерк вот-вот сложится в интереснейшее повествование. Нет, на самом деле, путешественнику ещё предстоит пройти долгий путь, провести часы и дни в библиотеках, архивах, наедине с книгами, чтобы найти самые верные, самые точные исторические детали, выстроить логику, «повороты» повествования и т.д.
Мне памятно истинное благоговение орловского литературоведа, профессора В.А. Громова перед авторами очерков о посещении, например, в начале ХХ века Спасского-Лутовинова… Такие очерки – ценные свидетельства в духовной сокровищнице всей нации. Если пишущему человеку суждено было оказаться «в гостях у великих» – об этом обязательно надо рассказать детям, подрастающему поколению всей страны.
А были ещё «Бунинские перепела» (2003), «У колодца Бирюка» (2006), «Запах осеннего поля» – о встречах с Юрием Казаковым на Орловщине в конце 1970-х годов. Наверное, подобные встречи и «паломнические» маршруты присущи командировкам журналистов той или иной областной газеты (по-старому табелю о рангах – у «разъездного корреспондента»). Но далеко не каждый мог толково написать об увиденном, отойдя, оторвавшись от строго определённого, «производственного» задания. Несомненно, учёба в Ленинградском университете привила Николаю Старченко вкус к пристальному изучению истории литературы, помогла выработать со временем навык исследователя-поисковика. Да и знание местной простонародной жизни (уроженец соседних, брянских мест) помогло.
Однажды увиденные, обретённые пристальному взору на бескрайних русских просторах усадьбы (живые и заброшенные) стали родными для автора, он их не забывал, навещал снова и снова, хотя давно уже был жителем столичным. И это тоже редкий дар – быть благодарным своей малой родине, тихой провинции, которая так богата историей. А потому вполне по заслугам настоящему патриоту, мастеру русского слова Николаю Старченко было присуждено звание лауреата Всероссийской литературной премии имени Н.М. Карамзина «За Отечествоведение».
Читая двухтомник «Избранное» (замечу: очень тщательно подготовленное издание, делающее честь тем, кто работал над ним), видишь всю панораму творческого пути автора и понимаешь, что с перестройкой Николай Старченко ушёл из хорошо освоенного жанра беллетристики и социального очерка в охотничью тему. Много сил отдавал он любимому журналу «Муравейник». Что ж, годы были поистине переломные, поневоле изменилась тональность сокровенного разговора писателя с читателем, стал другим взгляд на жизнь, её радости и заботы. Но только ли в этом дело? Ведь охотничья тема и сама по себе необычайно богата и красочна, ей отдали великую дань Тургенев и Аксаков, Пришвин и Троепольский, да и многие, многие другие. И Николай Старченко стал продолжателем этой исконной традиции.
И всё-таки рядом с надёжной охотничьей тропой в творческом наследии безвременно ушедшего из жизни писателя хорошо бы сохранить тропинку к заповедным местам нашей памяти и нашей большой истории. Видится мне будущая посмертная книга его очерков о литературных местах России – книга с графическими иллюстрациями, фотографиями, с гравюрами из старых книг. Помимо вполне достойного «Избранного», такое издание могло бы стать доверительным собеседником вдумчивого читателя на всю жизнь, собеседником и для его детей и внуков.
Алексей Кондратенко.