Светлана Голубева ДОРОГАМИ ВОЕНКОРА ПАВЛА ШУБИНА

«Будут навеки в преданьях прославлены…»

Дорогами военкора Павла Шубина

 

Фронтовая поэзия, не как фронтовая дорога. Дорога закончится или станет однажды мирной, а фронтовая поэзия останется собой навсегда. На войне она спасала души и сейчас спасает.

Пройти военными дорогами, заключая их в стихи, следовало уже затем, чтобы потомки могли почувствовать войну: факты сохранит документалистика, а переживания, эмоции и чувства – только художественное слово. Именно в таком ключе хочется говорить о творчестве поэта Павла Николаевича Шубина. Думается, был он не тем человеком, кого судьба вела, а кто сам испытывал и вёл судьбу военными, значит и поэтическими дорогами.

Павел Шубин родился 27 марта 1914 года в селе Чернава Елецкого уезда, Орловской губернии (ныне Измалковский район Липецкой области) 11м ребёнком в семье, а по словам сына Шубина, Александра Павловича, восьмым (вероятно, из выживших). Отец Павла, Николай Григорьевич, по-своему замечательная личность, учитывая эпоху. Слесарь писчебумажной фабрики, он был грамотен, любил читать, собирал книги, держал дома библиотеку. Александр Павлович писал о Николае Григорьевиче: «…мой дед хоть и был первым на селе спорщиком по вопросам религии, но настоятель церкви его всё равно уважал». Мама будущего поэта — Ольга Андрияновна — домохозяйка, рукодельница, певунья. Неграмотная сама, она знала наизусть множество лирических стихотворений, и впервые стихи Павел услышал именно от мамы. Он рос смышлёным мальчуганом с независимым характером: в шесть лет самолично осваивал отцовскую библиотеку. Поступать в школу он тоже отправился самостоятельно. Начитанного мальчика с хорошей памятью нельзя было не принять, но учителя с его появлением обрели не только одного из самых активных впоследствии пионеров дружины, но и массу поводов для волнений. Павел оказался отчаянно смелым, рисковым, таким и остался на всю жизнь.

В пятнадцать лет юноша уехал к сестре в Ленинград (Санкт-Петербург). Это серьёзный шаг для подростка. О решительности и самостоятельности характера Павла говорит и такой факт: в шестнадцать лет юноша отправился в Крым искать любимого писателя, Александра Грина. Красноречивый поступок, свидетельствующий ещё и о возвышенной романтической натуре Павла. Встреча кумира с почитателем состоялась. Александр Степанович посоветовал молодому человеку получить образование, и с этой задачей Шубин со временем справился на «отлично».

Павел работал слесарем на ленинградском Металлическом заводе им. И. В. Сталина, одновременно учился на вечернем отделении конструкторского техникума (окончил в 1932). В 1930 году Ленинградских журналах «Резец» и «Звезда» публикуются первые стихи Шубина. По путёвке (рекомендации) администрации завода он поступает на филологический факультет Ленинградского пединститута им. А. И. Герцена, в 1939м заканчивает уже известным поэтом (первый сборник стихов «Ветер в лицо» увидел свет в 1937м) и переезжает в Москву. Молодого поэта принимают в члены Союза писателей. В 1940 году выходит его вторая книга «Парус». Шубин работает журналистом, занимается переводами стихов поэтов союзных республик.

Учитывая характер Павла, невозможно представить, чтобы Великая Отечественная война посеяла, пусть ненадолго, в душе поэта растерянность, поставила перед выбором. Нет, Шубин точно знал, что ему делать. На фронт поэт ушёл военным корреспондентом.

Война… Такое время, когда кровью пишется история народов. Великая Отечественная вписала не только в военную, но и историю культуры, в духовную историю русского и других братских народов тысячи страниц. Часть из них принадлежит Павлу Шубину.

За участие в боевых действиях Павел Николаевич Шубин награжден орденами «Великой Отечественной войны» II степени и «Красной Звезды», а также медалями «За Отвагу», «За оборону Ленинграда», «За оборону Заполярья», «За победу над Японией».

В наградных листах к описанию ратных заслуг неизменно прибавлялись строки о его журналистской и литературной работе в районах самых кровопролитных боёв.

Ратные пути Павла Шубина — они же и поэтические. Каждое значимое событие на передовой поэтом воплощено в художественное слово, достаточно сопоставить перечисленные в наградных листах поэта военные операции с его стихами.

Фронтовая судьба Павла Шубина связана с именем командующего армией Кирилла Афанасьевича Мерецкова, который ценил Павла как поэта и журналиста. Мерецков добился его перевода во фронтовую газету «В бой за Родину». Здесь не было никакой «корысти», поскольку военкор одной газеты вряд ли находился в более выгодных условиях, чем другой, да и не искал Павел Шубин выгод — не та натура. А командующему фронтом такой человек был нужен, ведь Павел в числе первых оказывался на самых горячих участках фронта, раньше других сдавал в редакцию репортажи, участвовал в создании репертуара фронтового ансамбля, работал с молодыми бойцами, пишущими стихи, — как раз то, что необходимо для поддержания морального духа, бодрой общеармейской атмосферы, залог выполнения боевых задач с полной самоотдачей, и в конечном счёте, залог победы.

Спустя несколько лет на стихи Шубина композитором Юрием Евгеньевичем Бирюковым написана песня «Мы с маршалом нашим», посвящённая К. А. Мерецкову, которая, несомненно, была данью уважения к военному искусству и личным качествам Кирилла Афанасьевича. Впрочем, в военные годы песен Шубиным написано немало, и за каждой – целая история, по-своему любопытная.

На сайте Министерства обороны РФ размещены три Шубинских наградных листа, согласно которым Волховский фронт был первой фронтовой дорогой Павла Шубина.

 

1

Зимой 1941-42 года перед Волховским фронтом стояла задача: наступая в северо-западном направлении, совместно с Ленинградским фронтом освободить северную столицу от блокады. Для выполнения задачи в районе посёлка Малая Вишера сосредоточились четыре армии.

По глубоким снегам под огнём противника форсировать Волхов близ деревень Мясной бор и Спасская Полисть удалось не с первой попытки. Однако, перебазировавшись и закрепившись на левом (западном) берегу Волхова, Вторая Ударная армия пошла в наступление. Прорвав оборону противника, она продвинулась на 75 км к западу и 40 км к северу от Мясного Бора, не дойдя до деревни Любань шести километров. Территория, отвоёванная Второй Ударной, походила на мешок с узкой горловиной, удерживать открытой которую нашим частям приходилось ценой тяжких усилий. Однако натиск неприятеля с севера перекрыл её. Вторая Ударная оказалась в окружении. Теперь руководство и снабжение армии могло осуществляться только по воздуху.

С учётом ситуации был принят план: Второй Ударной пробиваться к посёлку Любань, навстречу с 54-й армией Ленинградского фронта (Любанская операция). Для реализации плана в расположение окружённой армии вылетел генерал А. А. Власов. Не справившись с задачей, он сдался в плен, пошёл на сотрудничество с фашистами. Тем временем наши войска ценой неимоверных усилий восстановили коридор, через который 13 мая 1942 года Второй Ударной приказано выходить к Мясному Бору.

Массовый выход войск из окружения происходил через вновь отвоёванную «горловину» шириной всего 300 метров, насквозь простреливаемую фашистами. С тех пор это место зовётся «Долиной смерти»…

В эти кровавые дни военкор Шубин оказался в гуще событий, о чём поведал читателю стихотворениях, одно из которых «Шофёр»:

Крутясь под “мессершмиттами”
С руками перебитыми,
Он гнал машину через грязь
От Волхова до Керести,
К баранке грудью привалясь,
Сжав на баранке челюсти.

И вновь заход стервятника,
И снова кровь из ватника,
И трудно руль раскачивать,
Зубами поворачивать…

Но – триста штук, за рядом ряд –
Заряд в заряд, снаряд в снаряд!
Им сквозь нарезы узкие

Врезаться в доты прусские,

Скользить сквозными ранами,

Кусками стали рваными…

И гать ходила тонкая

Под бешеной трёхтонкою,

И в третий раз, сбавляя газ,

Прищурился фашистский ас.

Неслась машина напролом,

И он за ней повёл крылом,

Блесной в крутом пике блеснул

И — раскололся о сосну…

А там… А там поляною
Трёхтонка шла, как пьяная,
И в май неперелистанный
Глядел водитель пристально:

Там лес бессмертным обликом
Впечатывался в облако,
Бегучий и уступчатый,
Как след от шины рубчатой.

                                        Мясной Бор, май 1942 г.

Согласно наградному листу от 11апреля 1943 года, Павел Шубин принимал участие «во всех операциях частей фронта: при взятии Мостки и Любино поле — в 111 дивизии, во время штурма Красной Горки и выхода из окружения 2 Ударной армии в батальоне 29 танковой бригады…»

В память об этих и других событиях 1942-43 годов (в частности, одной из Синявинских операций, где поэт снова оказался в гуще событий) им написана знаменитая «Волховская застольная» (1943), самая популярная песня на фронтах Великой Отечественной.

Волховская застольная

Редко, друзья, нам встречаться приходится,

Но уж когда довелось,

Вспомним, что было, и выпьем, как водится,

Как на Руси повелось!

Выпьем за тех, кто неделями долгими

В мёрзлых лежал блиндажах,

Бился на Ладоге,

дрался на Волхове,

Не отступал ни на шаг.

Выпьем за тех, кто командовал ротами,

Кто умирал на снегу,

Кто в Ленинград пробирался болотами,

Горло ломая врагу!

Будут навеки в преданьях прославлены

Под пулемётной пургой

Наши штыки на высотах Синявина,

Наши полки подо Мгой.

Пусть вместе с нами семья ленинградская

Рядом сидит у стола.

Вспомним, как русская сила солдатская

Немца на Тихвин гнала!

Встанем и чокнемся кружками, стоя, мы —

Братство друзей боевых,

Выпьем за мужество павших героями,

Выпьем за встречу живых!

 

«Она вызревала, сжигая сердце поэта, слагаясь по строчкам, по куплетам. Она зрела в душе Шубина ещё… с зимы 1942 года… И когда… песня вышла «на люди», она сразу засверкала в лучах славы, запелась миллионами, трогая душу народную своей искренностью и сердечностью. Эта песня — вечный памятник отваге и героизму солдат Волховского и Ленинградского фронтов» (из воспоминаний однополчанина П. Шубина, полковника Кима Дёмина).

Однажды поэт в перерыве между боями устроил для однополчан небольшой литературный концерт. Прочитанная им первая строфа «Застольной» смутила слушателей. Как же так: товарищ военкор вместо своих стихов исполняет народные песни! Когда старшина-однополчанин упрекнул в этом Шубина, тот поначалу растерялся, а потом серьезно и от души поблагодарил слушателей за то, что приняли его песню за народную; такая «ошибка» – высшая награда для автора.

Павел Шубин оказывался в центре самых сложных боевых действий не только и не столько потому, что получал такие задания от редакции. Опасность притягивала и увлекала, подпитывала его жизненные и творческие силы.

Ким Дёмин вспоминал, как редактор газеты «Фронтовая правда» Борис Павлов напутствовал его перед командировкой в 52-ю и 59-ю армии: «С вами пойдёт поэт Павел Шубин… Вы — опытный строевой офицер, остерегите его, уберегите, удержите, если что».

Напутствия редактора были совсем не лишние, Шубин слыл человеком рисковым до безрассудства. И удачливым: однажды умудрился уцелеть на минном поле, куда пошёл за малиной.

59-я армия, получив в январе 1944 года подкрепление, перешла в наступление, освободив на южном фланге фронта Великий Новгород. Синявинская и Новгородская операции тоже отражены в наградном листе Павла Шубина.

«За время боёв за прорыв блокады Ленинграда был в 54 гвард. и 18 дивизиях. Во время осенней Синявинской операции работал в 3 гвардейской дивизии и 98 танковой бригаде… Тов. Шубин принял участие в создании песенного репертуара для ансамбля Красноармейской песни и пляски Волховского фронта… Достоин правительственной награды — ордена «Красная звезда». В следующем листе сказано: «…принимал участие в подавляющем большинстве операций частей фронта. Написал ряд стихов, посвящённых освобождению Новгорода…»

Могучей идеей священного гнева, права на возмездие проникнуты стихотворения «Я должен вернуться», «За Новгородом», «Ленинград», «Полмига»…

А Вторая 2-я Ударная армия возродилась. Пробившиеся из окружения части вывели в резерв, переоснастили, пополнили людьми и техникой. В сентябре-январе 1942-1943 годов она участвовала в боях на Синявинском выступе и вместе с армиями Ленинградского фронта окончательно освободила город из блокады.

59-ю армию перебросили против Финляндии на Карельский перешеек и острова Выборгского залива. У Павла Шубина здесь начинается вторая фронтовая дорога – военные действия в Карелии и Заполярье под командованием того же К. А. Мерецкова.

Военкора Шубина ждали иная ситуация на фронте, иные условия борьбы с захватчиками, и многое в военной истории здесь свершалось впервые.

2

 

Норвежско-Финляндское приграничье, пространства Карелии и Кольского полуострова – это тайга, сменяющаяся к северу мелколесьем и тундрой, с множеством озёр, рек, труднопроходимых болот (почти половина территории). Скальная местность, обширные пространства, загромождённые валунами. Суровый переменчивый климат: долгие зимы с крепкими морозами, накоротко сменяющимися сырыми ветреными оттепелями, а также полярные день и ночь. Но тёплые ответвления могучего течения Гольфстрим, заходящие в здешние моря, делают северные порты незамерзающими.

Война тут велась силами Северного, Карельского фронтов, Северного флота и Беломорской военной флотилии.

Немецкое командование планировало захватить Мурманск, разгромить Северный флот СССР и завладеть Кольским заливом. Основной вражеский натиск распределялся по четырём направлениям: Полярный — Мурманск, Алакуртти — Кандалакша, Кестеньга — Лоухи, Ухта — Кемь. Немцам нужны были Кольские апатиты, медь, никель, Карельская железная руда.

Удар на мурманском направлении с норвежской границы немцы нанесли через неделю после начала войны. Дивизии врага атаковали наши позиции на фронте шириной около 35 км. В начале июля фашистский корпус «Норвегия», имея в составе егерские подразделения, вышел к губе (заливу) Большая Западная Лица, форсировал реку Западная Лица. Линия фронта с нашей стороны не была сплошной, немцы кое-где просачивались вглубь территории без боя. Советские подразделения, оказываясь в тылу захватчиков, отважно и изобретательно создавали серьёзные сложности для продвижения врага к Мурманску.

На южном берегу губы Западная Лица высадился советский десант, поддержанный береговыми батареями Северного флота. Батальон внёс во вражий стан неразбериху, уничтожил ряд позиций, прорвался к своим главным сухопутным силам. И это — первый советский морской десант в Великой Отечественной войне. Немцам пришлось остановить наступление.

Однако через время стало очевидным: без дополнительных сил выбить противника за Западную Лицу невозможно, советским войскам пришлось отступить. Но благодаря отваге и сметке наших воинов в том числе и на этом плацдарме, Мурманск не был взят, хотя по частоте бомбёжек и обстрелов город уступал разве только Сталинграду.

Но всему свой срок.

Промозглые, с мокрым снегом, пронизывающие осенние ветры 1944 года, казалось, привели Заполярье в масштабное необратимое движение. Западная Лица оказалась в центре наступательной Петсамо-Киркенесской операции советских войск при поддержке Северного флота. Этому предшествовали исторически важные события.

За лето 1944 года советские войска полностью устранили угрозу Ленинграду, прорвали «линию Маннергейма», освободили Выборг и Петрозаводск. 19 сентября финская делегация подписала в Москве соглашение о перемирии. Немцы оказались готовы к такому повороту событий, они загодя приняли меры. За три года немцы возвели лапландский оборонительный вал в три полосы. Одна из них шла от губы Волоковая Малая к южному побережью Мотовского залива, вдоль западного берега губы Западная Лица по низовьям одноимённой реки. Эта же линия была и самой укреплённой. Укрепления состояли из железобетонных и бронированных огневых точек, минных полей, противотанковых рвов. Опорные пункты приспособлены к круговой обороне. Пулемётные гнёзда, позиции для артиллерии вырублены в скалах и практически неуязвимы для снарядов и бомб. С берега всё это прикрывала вражеская береговая и зенитная артиллерия, с моря поддерживали военно-морские силы.

Седьмого октября после мощной артподготовки началось наступление советских войск. Ожесточённое сопротивление врага, природные рубежи (реки, озёра, болота, неприступные скалы), адская погода ни на день не  приостановили движения. Армия и флот упорно продвигались на запад. Девятого октября восточнее реки Западная Лица и полуострова Средний перешли в наступление наши стрелки. На побережье высажены несколько десантных групп с различными боевыми задачами. Двенадцатого октября морской диверсионный отряд сходу захватил батареи фашистов на мысе Крестовом, что дало возможность высадить десант близ порта Линахамари и занять его 14 октября. Оттуда морские пехотинцы двинулись на Петсамо, 15 октября взяли и его.

Гранитные сооружения, откуда никакими способами нельзя было выбить гитлеровцев, приходилось подрывать зарядами направленного действия. Наши стрелковые части были усилены танками. В условиях Крайнего Севера танки в боевых наступательных операциях столь масштабно использовались впервые.

Семнадцатого октября 131-й стрелковый корпус вышел к норвежской границе. Кирилл Александрович Мерецков доложил об этом Сталину и получил «добро» на захват норвежского Киркенеса – главной морской и воздушной базы противника. Двадцать четвёртого октября советские войска вышли на подступы к Киркенесу. Северный флот провёл три десантные операции. Десант, высаженный в Холменгро-фьорде, участвовал в штурме Киркенеса. Двадцать пятого советские войска вошли в город, превращённый отступающими фашистами в пустыню. Они взорвали всё: портовые сооружения, здания, жилые дома. После взятия советскими войсками городка Нейден, дальнейшее наступление было признано нецелесообразным.

Удивительно живо передано общее настроение тех глубоких осенних дней в стихах Павла Николаевича Шубина. Тут и ирония над немецкой основательностью, и последняя тишина, тревожно позванивающая хлёстким крупичатым снегом, и оглушительная, нестройная грозная музыка артобстрела перед началом наступления. Эмоции, поддержанные диковинными образами, оживают с первых строк и оживляют картины минувшего, делают их зримыми и волнующими.

Удар на Петсамо

Много лет егеря

                обживали крутые высоты,

Понастроили дотов,

                   пробили в граните ходы,

Пулемётные гнёзда

                  лепились по кручам, как соты,

Пушки пялились хмуро

                     в долинную даль с высоты.

 

Долго жить собирались

                      германцы на нашем пороге,

Но по нашим часам

                  солнце в наши приходит края,

И в урочное время

                  приказа короткие строки

Обрубили все сроки

                   постылого их бытия.

 

И обычней обычного

                   серенький день коротался:

Раздували лежанки

                  в своих блиндажах егеря,

Шёл стеклянный снежок,

                       часовой на дорожке топтался,

Налетал из-за туч

                  ледяной ветерок октября.

 

А на русских часах

                   передвинулись стрелки на волос,

Натянулись шнуры,

                  на исходные вышла броня,

И в обвальном гуденье

                      на части земля раскололась,

Рваный воздух завыл

                    на зазубренных бивнях огня.

 

Словно вздыбленных мамонтов

                            тёмное, дикое стадо,

Разминая окопы,

                стирая в труху блиндажи,

Разнося Кариквайвишь,

                      топтались, ревели снаряды,

Раскалённые пули

                 мелькали в дыму, как стрижи.

 

Миномётов гвардейских

                      до звёзд долетающий голос,

И мелькнувшие с визгом

                       хвостатые стаи комет,

И ещё на часах

               передвинулись стрелки на волос,

И горбатые ИЛы

               пошли по указке ракет.

 

И уже не хватало дыханья,

                          и воздух с разбега

Налетал, и валил,

                  и глушил, и звенел о штыки…

Вот когда Мерецков

                   по осеннему, талому снегу

На прорыв и погоню

                   железные двинул полки.

                                                      Кола, 1944 г.

В Киркенесе

Был дом. Была с наивной верой

Подкова врезана в порог.

Но пал на камни пепел серый,

А дом бегущий немец сжёг.  

Рыбачья грубая бахила

Валяется… Хозяев нет.

А может, это их могила —

Из щебня холмик без примет?  

Лишь у рябины обгорелой,

Над вечной, медленной водой

Сидит один котёнок белый…

Не белый, может, а седой?  

На стуже не задремлешь, нежась,

Но он не дрогнул, как ни звал, —

А может, всё-таки — норвежец —

По-русски он не понимал?  

Или безумье приковало

Его к скале? Он всё забыл.

И только помнит, что, бывало,

Хозяин с моря приходил.

                 Ноябрь 1944, Норвегия, Эльвинес

 

В этот период поэтом написано несколько стихотворений — своеобразных свидетельств свершающегося освобождения Русского Севера: «Далёкая Лица», «Гвардия», «Солдаты Заполярья», «Сага», «На Рыбачьем», «Солдат» и другие. Впрочем, стихи Павел Шубин никогда не переставал писать, это был его способ существования. В 1943 году в блокадном Ленинграде(!) вышла книга его стихов «Во имя жизни», а в 1944-м в Беломорске — сборник «Люди боя».

За несколько месяцев 1945 года у Павла Шубина появляется ряд стихов, обращённых к душе, любви, в которых нет войны: «Ты думаешь, что я — простак…», «Или сердце твоё мне солгало…», «Я люблю тебя тою любовью…». Почти все они без названий, словно в этом — попытка сохранить тайну взаимоотношений, а всё-таки любовь видна и не требует имени хотя бы потому, что описана с такой мощью обнажённого чувства, что, кажется, сильнее любить можно только на грани смерти, но ведь так оно и было.

Самым густым, самым крепко настоянной смесью чувств человека, почти забывшего мирную жизнь, можно считать стихотворение «Я думал, что в атаках выжив…», написанное в январе 1945 года.

А с августа 1945 года вновь появляются стихи, проникнутые духом высокого патриотизма.

3

 

Третья фронтовая дорога военного корреспондента и поэта Павла Шубина пролегает по широтам Дальнего востока и Северного Китая. Здесь тоже многое произошло впервые, и сама наступательная операция стала грандиозной страницей военной истории. И вновь поэту Шубину и военачальнику Мерецкову оказалось по пути.

Пятого апреля 1945 года правительство СССР денонсировало советско-японский договор о нейтралитете, а 8 августа передало японскому послу заявление: в связи с отказом Японии прекратить военные действия против США, Великобритании и Китая, Советский Союз с 9 августа 1945 года считает себя в состоянии войны с Японией. К тому времени правительством СССР уже принят план Маньчжурской стратегической наступательной операции. С мая по август 1945-го в районы предстоящих боевых действий были переброшены значительные вооружённые силы.

9 августа в 0 часов 10 минут батальоны 1, 2-го Дальневосточных и Забайкальского фронтов перешли государственную границу.

События на фронтах развивались широко и стремительно, одним общим напором.

По документальным свидетельствам, только за первую неделю боёв на Забайкальском фронте упорство японских военных сил сломлено в городах Чжалайнор, Манчжурия, Хайлар. Советская 6-я гвардейская танковая армия, наступая, в сутки преодолевала до полутора сотен километров. Путь пролегал по хребтам Большого Хингана, через пустыню Гоби, к Центрально-Маньчжурской равнине. Стремительность наступления выдерживалась запредельными усилиями: температура воздуха к полудню поднималась выше +56 градусов, на сотню километров вокруг – ни одного колодца, но и в единичных колодцах вода была отравлена отступающими японцами.

На Втором Дальневосточном фронте 15-я армия при поддержке Амурской военной флотилии за первые несколько суток боевых действий полностью освободила правобережье Амура, междуречье Сунгари и Уссури. И если Забайкальский фронт изнемогал в пустынном безводном зное, то наступление по заболоченным равнинам бассейна реки Амур, с наводнениями по нескольку раз в году, усложнялось духотой и летними муссонными дождями. Даже с серьёзными просчётами в японской обороне (широкие промежутки между укрепрайонами с минимумом войск на оборонительных пунктах и слепыми, не простреливаемыми зонами), продвигаться вглубь вражеской территории было бы нелегко без грамотной своевременной работы советских инженерных войск.

Вооружённые силы Первого Дальневосточного фронта, преодолев пограничные укрепления врага, углубившись в пространство Маньчжурии более чем на сотню километров, к вечеру 14 августа разгромили 5-ю японскую армию. Советские войска левого крыла фронта вместе с десантом Тихоокеанского флота заняли несколько портов, лишив Квантунскую армию возможности отступить в Корею.

Военкор Шубин воюет на Первом Дальневосточном фронте. Стремительность победоносного наступления не исключает драматизма ситуаций, а значит, и героизма. Гибель уже прошедших трудный победоносный боевой путь соратников в преддверии долгожданного мира переживается особенно остро. Горечь потерь, признательность за великую жертву во имя окончательной победы питали вдохновение поэта, воплотившееся в произведениях: «Песнь о мужестве», «Слово о Василии Колеснике», «Товарищ», «Другу», «Осень». Есть и фронтовые песни. Например, на музыку известного вальса «На сопках Манчжурии» Ильи Шатрова. Новую песенную версию Павла Шубина опубликовали в газете «Сталинский воин» 1-го Дальневосточного фронта. Она не обрела такой широкой популярности, как «Волховская застольная», но всё же это был успех. Её пели, и она звучала в унисон с душой каждого солдата…

На сопках Маньчжурии
Меркнет костёр,
Сопки накрыл туман,
Лёгкие звуки старого вальса
Тихо ведёт баян.

 

С музыкой в лад,
Припомним герой-солдат
Росы, берёзы, русские косы,
Девичий милый взгляд.

 

Там, где ждут сегодня нас,
На лугу в вечерний час
С самой строгою недотрогою
Танцевали мы этот вальс.

 

Вечера свиданий робких
Давно прошли и скрылись во тьму…
Спят под луною
маньчжурские сопки
В пороховом дыму.

 

Мы сберегли
Славу родной земли,
В битвах жестоких мы на Востоке,
Сотни дорог прошли.

 

Но и в бою,
В дальнем чужом краю,
Припоминаем светлые дали,
Родину-мать свою.

 

Далека она, далека
От солдатского огонька
В ночи хмурые из Маньчжурии
Уплывают к ней облака.

 

В тёмный простор,
Мимо ночных озёр,
Легче, чем птицы, выше границы,
Выше сибирских гор.

 

Покидая край угрюмый,
Летят за нами в радости пусть,
Все наши самые светлые думы,
Наша любовь и грусть.

 

Меркнет костёр,
Сопки покрыл туман,
Лёгкие звуки старого вальса
Тихо ведёт баян.

 

Лёгкие звуки старого вальса
Тихо ведёт баян.

                                1945

К середине августа ни союзники по антигитлеровской коалиции, ни сама Япония не сомневалась, что её армия потерпела поражение: группировка в 300 тысяч человек в приграничной полосе была разгромлена буквально за девять дней, а советский воздушный десант обеспечил освобождение крупных городов Маньчжурии и Северной Кореи. Один за другим японцами оставлены Чаньчун, Мукден, Гирин, Порт-Артур, Харбин, где Шубин пишет стихотворение «Пакет», вновь обращаясь к образу фронтового шофёра.

 

Пакет

Не подвигались стрелки «мозера».

И ЗИС, казалось, в землю врос.

И лишь летело мимо озера

Шоссе с откоса на откос.

 

От напряжения, от страха ли –

Шофёр застыл, чугунным став,

А за спиной снаряды крякали,

На полсекунды опоздав.

 

Прижавшись к дверце липкой прядкою,

Чтобы шофёру не мешать,

Фельдъегерь всхлипывал украдкою

И вновь переставал дышать.

 

И из виска, совсем беззвучная,

Темно-вишнёвая на цвет,

Текла, текла струя сургучная

На штемпелёванный пакет.

                                        Август 1945, Харбин

 

К концу августа сложила оружие последняя 8-тысячная японская группировка. Советские войска перешли в наступление на Сахалине. Заключительным этапом разгрома явилась Курильская десантная операция, проведённая силами 1-го и 2-го Дальневосточных фронтов и Тихоокеанского флота.

Второго сентября 1945 года в Токийской бухте на борту американского линкора «Миссури» японские правители в присутствии полномочных представителей СССР и других государств подписали Акт о безоговорочной капитуляции Японии. Третье сентября правительство СССР объявило днём победы над милитаристской Японией.

Память о пройденных фронтовых дорогах будут тревожить воображение поэта всю его недолгую мирную жизнь. В Москве вышли книги Павла Николаевича: «Моя звезда» (1947), «Солдаты» (1948), «Дороги, годы, города» (1949), где с потрясающей искренностью читателям явлен великий дух народа-воина…

Вот он, долгожданный и так дорого доставшийся мир, жить бы да жить, тем более, что всю войну судьба, казалось, была в руках самого солдатского поэта. И вот она взяла верх над силой характера. 10 апреля 1951 (по другим источникам 1950) Павел Шубин скончался от сердечного приступа на скамейке в одном из московских переулков. Ему было 37 лет…

Не берусь судить о его мирных поэтических достижениях (а поэт занимался в том числе и переводами стихов поэтов республик СССР). Мне кажется, Павел Николаевич не был удовлетворён своим «мирным» творчеством. В его зимних стихах 1945 года слышится неуверенность (хотя сомнения не в характере Шубина), что он сумеет жить мирной жизнью. Так оно, в общем, и вышло. Человек победил в войне, но не пережил её…

Похоронен Павел Николаевич в Москве на Введенском кладбище.

В Чернаве 30 сентября 1980 году открыт памятник поэту работы липецкого скульптора Юрия Гришко, действует музей Павла Шубина, традиционными стали Шубинские чтения. В 1989 году именем Павла Шубина назван бульвар в одном из жилых микрорайонов Липецка, где располагается общеобразовательная школа № 33, на фасаде которой установлена памятная доска.

В марте 2019 года мы с коллегами из Орловской писательской организации побывали в Чернаве на Шубинских чтениях, посвящённых 105 годовщине со дня рождения поэта, познакомились с липецкими писателями и работниками культуры — неравнодушными людьми, радением которых память о поэте жива. Стихи Павла Шубина продолжают звучать и напитывать нас всеми эмоциями и чувствами, с которыми поэт запечатлевал в строфах военную историю страны, величественную и священную.

 

Светлана ГОЛУБЕВА