Выберите шрифт Arial Times New Roman
Интервал между буквами
(Кернинг): Стандартный Средний Большой
ПЕРВОЕ СЛОВО
П.Л. Проскурину
Светились по краешкам тучи,
Безлистый курчавился лес.
Нависшие снежные кручи
Стремились сорваться с небес.
О чём я старался не думать
И что позабыть я не мог?
Окутал невиданный сумрак
Прозрения русских дорог.
Быть может, беззвучно молилась,
В пути истомившись, душа…
Морозное солнце катилось,
Воздушные замки круша.
Вечерние тени густели,
Искрилась, снегами пыля,
Петля беспощадной метели…
Томилась в ознобе земля.
Кружилось всё сущее снова
Внутри векового кольца,
И самое первое слово
Рождалось по воле Творца.
Февраль 1998
ДВА КРЫЛА
Маме моей – Клавдии Фёдоровне Поповой – при жизни…
Сегодня – вечной памяти её
Не крести ты меня на дорогу
и рукою вослед не маши.
Не молчи отрешенно и строго
и жалеть обо мне не спеши.
Где туманная даль заклубится
и простынет горячий мой след,
там судьба, перелетная птица,
протрубит, сколь зим, сколько лет,
сколько жить мне осталось на свете
в предлежащей дороге земной…
Белый ворон добычу отметит,
проворчит про себя домовой:
Белый ворон – мой братец названый,
Домовой – позабытый уют…
Не горюй – колокольные звоны
не по мне аллилуйю поют.
Не меня этот голос печальный
отпевает в остывшей тиши:
это песня Отчизны опальной
на помин её светлой души.
На прощание руки на плечи
положи мне, скорбящая мать.
По тропинкам судьбы бесконечным,
где нелёгкую долю топтать,
я твою материнскую ласку
как спасительный крест пронесу…
Где природа зелёную краску
оживляет в озябшем лесу,
там бурлящей весенней порою,
собираясь в нехоженый путь,
снова я тебе сердце открою,
упаду головою на грудь.
И пойду под весенние звуки…
Домовой мне вослед проворчит…
И метнутся в бессонной ночи
два крыла – твои нежные руки.
2002–2008 гг
***
Наконец в телефонных шумах
Слышу голос… Но мне показалось,
В недосказанных скрытых словах
Прозвучали надрыв и усталость.
Я давно разучил наизусть
Бесконечные песни разлуки.
Неусыпно ревнивая грусть
Стережет, словно цепкие руки.
Ты прости мне унылый настрой
Непутёвой порой листопада.
Будет осень тоскливо-сырой…
Но не надо об этом, не надо.
Ничего говорить не спеши:
Что, любимая, скажешь словами?
В непроглядной эфирной тиши –
Только Бог и Судьба между нами.
ДВОЕ
Морозный ельник затаился.
Я это чувствовал спиной,
Когда совсем с дороги сбился
И ночь надвинулась стеной.
Кричал в бездонные провалы –
Ни звука, ни огня в ответ.
Пока, промерзший и усталый,
Не ткнулся в свежий волчий след.
Волк шел в село тропой разбоя,
Звериным голодом гоним.
Нас в этом мире стало двое.
К жилью я вышел вслед за ним.
Мы на задворках разминулись –
Я не посмел спустить курки.
И разошлись…
И оглянулись –
Друг друга спасшие враги.
ДОРОЖНОЕ ПИСЬМО ИВАНУ САБИЛО
«Забот и дум слагая груз,
Тогда ленюсь я веселее
забываю песни муз:
Мне моря сладкий шум милее».
А.С. Пушкин
Пора неспешных размышлений
Пришла на смену суете…
Но нет уже простых решений
И силы прежние – не те.
Устал, устал от рассуждений…
На море вольное, на юг
Печально, словно ссыльный гений,
Все дальше еду, милый друг.
Там, у безбрежного начала,
Касаясь ветреной волны,
От опостылевших причалов
Уходят легкие челны.
Им не страшны воды волненье
И столкновенье с кораблём:
У них – иное измеренье,
Другой – спасительный объём.
На горизонте алый парус –
Мираж и… больше ничего:
Что от ребячества осталось,
От дуновения его.
Хотя пловцы сильны, как прежде,
По-детски страстны и вольны –
Неумирающей надежды
Мои заветные челны.
1999
* * *
Душою слышу глас небесный…
Над сонной речкой мир затих.
В краю лугов за кромкой леса
Остановился вечный миг.
Дожди осеннего звучанья
Омыли влажный окоём…
Среди покоя и молчанья
Так хорошо идти вдвоём.
Но только тени одиночеств
Вокруг проходят не спеша.
Устав от пламенных пророчеств,
На миг очистилась душа.
Пустынной улицей под вечер
Иду и думаю о том,
Что в жизни вечно, что – не вечно?
Ответы оставляю на потом.
ФЕВРАЛЬСКИЙ ДЕНЬ
Мороз с утра и свеж, и ясен,
Сугроб холоден и скрипуч,
И оглушающе прекрасен
Сквозь облако скользящий луч.
За ожиданьем скорой встречи
Томительно струится час,
А миг последний бесконечен,
И вовсе еле волочась.
Счастливый пудель осторожно
В пушистый снег по грудь залез…
И совершенно невозможно
Не слышать гóлоса небес.
ЗВЁЗДНЫЕ МЕТЕЛИ
Журчит в тиши заснеженная речка,
Луна глядит из полного ведра.
Деревня не промолвит ни словечка
В сиянье звёзд до самого утра.
Лучистый свет возносится всё выше,
Колдуя на причудливых снегах,
Бегут созвездья по небесной крыше,
Как табуны в серебряных лугах.
Ах, кони, кони… Звёздные метели
Мороз тихонько тронул под уздцы,
И в отдаленье словно зазвенели
Горящие на гривах бубенцы.
В согласии спустились ниоткуда
На Богом позабытые места
Святое новоявленное чудо
И грешная земная красота.
У НОЧНОГО ОКНА
Звезда, лучиста и светла,
на небе осиянно-чёрном
когда-нибудь сгорит дотла,
вселенской участи покорна.
Ей нипочём добро и зло,
но и неведомо прощенье…
А мне ужасно повезло
жить в ожиданье очищенья
от заблуждений и грехов,
прощать обидевших когда-то…
Не сплю до первых петухов,
как самый-самый виноватый.
Всё жду, когда простят и мне…
Летит, сметая прочь столетья,
звезда в моём ночном окне,
где солнце всходит на рассвете.
Сплетается их чистый свет
под небом утренней Отчизны…
Воздастся ли сполна при жизни
за доброе и в чём прощенья нет?
БУНИН В ОРЛЕ
“Думаю, что я был хороший моряк…”
И.А. БУНИН «Бернар»
В Одессе между небом и волною
Качались пассажирские суда.
Отверженные Богом и войною
Грузились в неизвестность, навсегда.
На греческом наёмном пароходе
Французский полосатый вился флаг.
А русский Бунин думал о народе…
По крайней мере, вероятно, – так.
Наверно, и о том, с каким размахом
Устои сокрушали на Руси…
Поруганная, скованная страхом,
Она взывала к Господу: “Спаси!”
И, новой власти сердцем не приемля,
Он уезжал, не зная сам куда.
Он покидал навеки эту землю…
Грузились пассажирские суда.
Неведомо, неотвратимовластно
Ждала его великой славы медь,
И нищета, и тягостная астма,
И доля на чужбине умереть…
В музее Бунина в обшарпанной жестянке
Хранится недокуренный табак:
Когда последний час пробили склянки,
Его курил прославленный моряк.
Он в бронзе возвратился,
изначала
Где должен был остаться на века:
Встал памятник к орловскому причалу
Писателю с судьбою моряка.
ЛЫЖНЫЕ ГОНКИ
Снег липнет на крутом подъёме.
Наспинный белый номер тёмен
От пота, ярости и ветра.
Без боя не сдаёт и метра
Остервенелая лыжня…
Опять бежим, теряя в росте,
Бежим к черте спортивной злости,
Погоду и себя кляня.
Последний круг второй десятки.
Соперник накатил на пятки.
И, за спиной его везя,
Бежишь, хоть кажется – нельзя.
И снова гибнешь на подъёме.
И ничего на свете – кроме…