Версия для слабовидящих
Включить
Выключить
Размер шрифта:
Цвет сайта:
Изображения

Настройки

Настройки шрифта:

Выберите шрифт Arial Times New Roman

Интервал между буквами
(Кернинг): Стандартный Средний Большой


Выбор цветовой схемы:

Закрыть панель Вернуть стандартные настройки

Главная /Публикации / Геннадий Попов

Геннадий Попов

СТРАННИК

Он хранит очень странные вещи
И гуляет в небесном саду,
Забывая в прозрении вещем,
Что бормочет у всех на виду.
На глазах у всего мирозданья
Собирает в бездонный ларец
От судьбы и людей подаянья
Нищий странник, счастливый творец.
Глас небес и земных откровений
Прозвенит в первозданной тиши,
И забьётся движенье мгновений
В тайниках его светлой души.
Родниковое слово пробьётся
Из видений, бессвязных, как сон,
Явит чудо…
И горько напьётся
В одиночку на радостях он.

 

ПОЛЫННЫЙ СВЕТ

Полынный свет на куполах России,
Стоят дозором русские кресты…
Славянский стяг помяли, приспустили,
Но высятся небесные мосты.

Туманны внеземные расстоянья,
Загадочны земные времена:
По странному капризу мирозданья
Отчизна в никуда устремлена.

Ее непостижимы ипостаси,
Движенье – недоступное уму:
Летит или плетется восвояси –
Известно только Богу одному.

Полынный свет причудливо струится,
В молчанье скорбном купола, кресты –
Шеломы витязей.
И каменные лица
Церквей России…
Сожжены мосты.

 

***

Игорю Лободину

Вдруг начинаю слышать тишину…
Нет, неспроста моё прозрело ухо:
Такая тишина – не пролетит и муха,
Но я у звука тонкого в плену.

И кто-то шепчет:
– Видишь, всё иначе…
Не понял, но послушно записал.
Душа молчит, ликует или плачет, –
Бесчувственны земля и небеса.

И даже простодушное зверьё
Не ведает людских томлений духа…
Стилом напрасно шевелить старьё,
Утратив чуткость зрения и слуха.

Но – колдовством серебряной строки,
Где каждый слог играет новой гранью, –
Светлы воспоминанья и легки,
Как мир в окне с нетленною геранью.

 

***

Николаю Дмитриеву

Мы шли кромешным коридором…
Но не о том сегодня речь:
Мы шли во времени, в котором
Нельзя любимых уберечь.

Сквозило смутным непокоем
В тот предрассветный зимний час.
Часы подлунные конвоем
Незримо окружали нас.

Бесстрастных стражников Вселенной
Шуршал неторопливый шаг.
А время исходило пеной
На небе звёздном в двух ковшах.

Так было муторно и плохо,
Как будто кончился запой,
И в крике горло пересохло
От глупой ярости людской.

Вставало знобкое светило
В окне небесного куска.
Нам душу снегом заносило,
И жгла вселенская тоска.

 

ЗЕРКАЛО

Всю жизнь смотрел и не заметил,
Какое в зеркале стекло.
Заметил…
Но на этом свете
Почти всё время истекло.
На мир в пространстве зазеркальном
Он с удивлением взирал.
И увидал в окне овальном
Недостижимый идеал.

Забилось сердце торопливо…
И, проклиная слепоту,
Шагнул он в светлое, счастливый,
Но провалился в темноту.

 

НОЧНОЕ

Я думал, что мир – сумасхожий.
Но трезв и рассудочен мир…
Сейчас, на него непохожий,
глотаю с сухариком сыр
и водку водой запиваю…
И снова грызу сухари.
И снова покоя не знаю
и не усну до зари.
Сухая шершавая корка
хрустит на истёртых зубах.
В облатке заморской махорка
в огне обращается в прах.
В окурке плохой сигареты,
в оставшейся капле вина
нелегкая доля поэта
в ночи никому не видна.
Я пью в одиночку…
Ей Богу,
сижу, никого не виня…
Пегас на большую дорогу
летит, удилами звеня.
И волю его не стреножить…
Свободы подаренный миг.
всего в этот час мне дороже,
как пьяницам – клич «на троих».
Надеюсь, что Бог не осудит,
земная любовь не предаст.
А люди…
Что ж, люди как люди.
И каждый – на что-то горазд.
А я, в богословье невежда,
молюсь приходящей строке,
чтоб с верой в неё и надеждой
по миру идти налегке.
Так что ещё путнику надо
на бренной дороге земной?
Души неземная отрада
останется вечно со мной.
Со мною останутся небо,
которое вечно любить,
останутся страны, где не был,
и где не предвидится быть.
И всё, что сказать не успею,
останется тоже со мной:
неспетая песнь суховею,
баллада пурге ледяной
и жизнь, что от корки до корки
я так и не смог прочитать,
трава на пригретом пригорке,
последнего вздоха печать.
О чём же грустить одиноко?
Весенняя стынет капель,
и манит хмелеющим оком
опять наступивший апрель.

 

ТЯЖЁЛЫЕ ДОЖДИ

Тяжёлые дожди
нависли над полями,
Слепые облака
закрыли небосвод…
Нельзя никак забыть,
что было в жизни с нами,
Не угадать всего,
что будет наперёд.

Что было, то прошло…
Но будут длиться вечно
Туманы и дожди
над синевой лугов.
И радость бытия
для юности беспечной,
И тёплая земля
под сенью облаков.

Пора сплошных дождей
сменяет тёплый август,
Последняя теплынь
ласкает тишину.
И полнится грозой
тугой небесный парус,
Рождает поздний гром
гремучую волну.

 

НА ОКЕ

              Денису

Пустынный пляж, раздолье ивняка…
Возьмет ли снова силу многолюдье?
Одно мне знать дано наверняка,
Что ничего прошедшего не будет.
Уже давно знакомых не ищу.
Течет песок, как время, сквозь ладони.
Привольно стало крупному лещу
Плескать хвостом в заброшенном затоне.
Сюда вернулась чистота реки, —
Теперь почти не ходят пароходы.
Но только сердце, смыслу вопреки,
Не принимает торжества природы.
И хочется поверить в чудеса:
Как будто здесь я заново родился,
Друзей вихрастых слышу голоса, —
Никто не умер и никто не спился.
Трава в лугах остра и высока.
Бегу босой легко и бестревожно…
Неудержимо движется Ока.
Все впереди, и все еще возможно.

 

НОЧНОЙ ЭТЮД С ЦИКЛАМЕНАМИ

                  А. Костянникову

Тень деревьев упала на белый туман
И повисла, как призрак дрожа.
И пустилась луна скакать по домам.
Отливая блеском ножа.
Дышала тревогой ночная мгла.
Шаги погружались в снег.
Судьба,как могла,себя берегла,
Замедляя бешеный бег.
И сердца приглушенно стучали врозь,
Смыкался небесный круг.
И торчала в подъездах пьяная бось,
Чтоб появиться вдруг.
Облако тиснуло в небе печать,
И воцарился мрак.
И продолжал зловеще молчать
Невидимый злобный враг.
Мы тягостно шли по холодной земле,
Где не росли цветы,
Но плыли тени на зыбкой мгле
Стремительной красоты.
Ночь хмурила темную бровь,
Щурила черный глаз.
И остывала сонная кровь,
Разъединяя нас.
Тучи прятали звездный свет…
А там, где вечный покой,
Ни любви, ни смерти нет
И жизни нет никакой.
И возроптал, и взмолился я:
— Будь справедлив, Господь,
Если на все воля твоя,
На душу мою и плоть,
Дай счастья не выше душевных сил
И отпусти грехи…
И Всевышний дерзость мою простил,
Развеял разгул стихий.
Мы расходились в туманной тиши
Под синим светом луны.
На улице не было ни души,
Были все спасены.
Но, словно молитву в ночи творя
За горечь людских измен,
На подоконнике декабря
Безумно цвел цикламен.

 

РАЗМЫШЛЕНИЯ В ПОЕЗДЕ «БЛАГОВЕЩЕНСК-МОСКВА»

(диптих)

 

1. О жизни

Безмолвствуют луны сверкающая сабля,
мелькнувшая в огнях оснеженная ель…
А сроки на земле легко, за каплей капля,
истаивают, словно поздняя капель.
Промчалась молча тень, что станет днём деревней:
здесь ночью, как всегда, ни звука, ни огня.
И навевая грусть простором воли древней,
серебряная россыпь воззрилась на меня.
Но только на земле
дано нам выбрать долю,
пробить непроторённые пути,
прожить свою судьбу —
неведомое поле,
которое не просто перейти.
Здесь, покидая небо павшею звездою,
прощальный чертит след
земная наша жизнь…
Что ж, надо нам спешить —
до вечного покоя!
И чаще говорить:
-Держись, мой друг, держись!

 

2. О снегирях

И всё же, не будем – о грустном!
Смотри: за окном снегири
на снеге сверкающем русском,
который на солнце горит.
Деревья стоят, замирая
в объятьях морозных седин…
Просторы бескрайнего края,
виденья бегущих картин.
Рубиновым чувственным светом,
созвучным с настроем зари,
напомнив о добром и светлом,
горят на снегу снегири.
Давай же не будем – о грустном
упрёков, невзгод и обид.
Обнимемся просто по-русски!
И Бог всё нам, смертным, простит.

 

ОРЛОВСКИЙ РОМАНС

 

 Валерию Рогову

 

Закованы наглухо Орлика воды…
В кольчугу молчанья, в январские льды
Бегу от себя и лукавой свободы,
И время мои заметает следы.

Огнистый закат остывающим краем
Багрово стекает, сходя на покой.
Мы порознь сегодня душой замерзаем,
А небо пылает над стылой рекой.

Призывно запели округ колокольни,
Вечерней молитвой спасается Русь.
Как долго брести нам путями окольными
С молитвой и песней, где радость и грусть?

Прошли-отгорели восходы, закаты,
Безглазая ночь улеглась за окном.
Судьба непроглядна, и нет виноватых,
Что всё так загадочно в мире земном.

И я не узнаю до тайного срока,
Что скрыто сейчас в отрешённой ночи,
О чём поутру прострекочет сорока,
О чём даже друг в судный час промолчит.

 

* * *
“Не спрашивай, по ком звонит колокол…”
Э. Хэмингуэй

 

Устав сожалеть о потерях,
В ночи одинокой, пустой
Я, словно в закрытые двери,
Стучался к себе на постой.

Мне слышался стон похоронный,
Сквозь призрачно-лунную медь
Стекали церковные звоны
Остывшую душу согреть.

Мне грезился звон колокольный
И виделся сон наяву,
Что я безотчётно, невольно
Оковы незримые рву.

Оковы упали со звоном,
И лопнули цепи звеня.
И колокол вторил со стоном,
Как будто отпели меня.

 

* * *

 Анатолию Загороднему

Ночь обретения свободы
Так неожиданно светла:
В бездонных дырах небосвода
Сгорает прошлое дотла.

Не ночь, а факел очищенья
От клятв, обманов и обид.
Горячий пепел всепрощенья
На землю стылую летит.

Сжигаю память каждым нервом
Под смех обвальной тишины –
Любви последней, страсти первой,
Что так прекрасны и грешны.

Но, Боже мой, какою скукой
Грозит насмешливая ночь,
Что даже гибельною мукой
Её никак не превозмочь.

 

ДВОЕ

Морозный ельник затаился.
Я это чувствовал спиной,
Когда совсем с дороги сбился,
И ночь надвинулась стеной.

Кричал в бездонные провалы,-
Ни звука, ни огня в ответ.
Пока, промерзший и усталый,
Не ткнулся в свежий волчий след.

Волк шел в село тропой разбоя,
Звериным голодом гоним.
Нас в этом мире стало двое.
К жилью я вышел вслед за ним.

Мы на задворках разминулись,-
Я не посмел спустить курки.
И разошлись…
И оглянулись —
Друг друга спасшие враги.

 

* * *
Пусть невидимо дым улетает
В безвозвратную звёздную даль,
Невесомою светлою стаей
Обращаясь в небесную сталь.
Пусть сегодня безмолвные звуки –
Этот шаткий и ветреный чёлн,
И твои мимолётные руки
Прочь уносит во времени волн.
Неизбежно ты будешь гордиться,
Что тебе посвящал я стихи…
Пролетая небесною птицей,
Я вернусь в тихом зове строки.
Той, которую ты не любила
Из живых недосказанных уст, –
Для тебя, недоступной, милой,
Без которой мир попросту пуст.

Геннадий Попов