Лев Озеров ХРАНИТЕЛЬНИЦА ОГНЯ
Курские края — среди всего прочего — издавна славятся соловьями, магнитной аномалией, речью. Соловьи здесь поют упоительно, над железными кладами стрелку компаса таинственно лихорадит, речь курян (всё ещё случается!) – родниковой чистоты.
В этих краях выросла Елена Александровна Благинина. Её имя знают, вероятно, все от мала до велика. Дети в этом смысле памятливей и благодарней. Стихи и поэмы Елены Благининой, её бесконечные песенки, скороговорки, считалки, тараторки, игры давно полюбились малышам, стали неотъемлемой частью их ученья и досуга. Педагоги и воспитатели пользуются ими в своей работе.
Родилась Елена Александровна Благинина в мае 1903 года в деревне под Мценском (орловские края), а росла и училась в Курске. После школы — Курский педагогический институт. Писать начала рано. Ещё студенткой вошла в Курский союз поэтов. В дальнейшем, узнав, что в Москве существует Литературно-художественный институт им. Валерия Брюсова (его называли просто — «Брюсовский институт»), решила в него поступить. Поступила в институт и одновременно работала в багажном отделении газеты «Известия». И то и другое оказалось в жизни важным. В 30-е годы, уже заявив о себе как даровитый литератор, Елена Благинина становится редактором журнала «Мурзилка», затем — журнала «Затейник». Её связь с литературой для детей закрепляется прочно и надежно.
В иноязычных литературах её всего более интересуют поэты, писавшие для детей. Так она становится мастером перевода. Её переложения стихов Тараса Шевченко, Леси Украинки, Марии Конопницкой, Льва Квитко, Наталии Забилы широко известны. Они вошли во многие хрестоматии и антологии.
Творческий облик Елены Благининой будет неполон и недостаточно проявлен, если не сказать об ее книгах для взрослых. Их не много, этих книг, но они весомы. В них значима каждая строка.
Лирика для взрослых и лирика для детей не отделены у Елены Благининой высокой и звуконепроницаемой перегородкой. Они сообщаются, они аукаются. Ауканье — слово здесь не случайное. В поэтике Елены Благининой аукаются, как положено, рифмы, но аукаются и времена, и города, и страны, и возрасты человека. Об этом сказано в программном стихотворении «Эхо»:
Я спросила эхо:
— Замолчишь ты?
А сама притихла и стою.
А оно в ответ мне:
— Ишь ты, ишь ты!..
Значит, понимает речь мою.
Я сказала:
— Ты поешь нескладно!
А сама притихла и стою.
А оно в ответ мне:
— Ладно, ладно!
Значит, понимает речь мою.
Я смеюсь — и все звенит от смеха,
Замолчу — и всюду тишина.
Иногда гуляю я одна,
А не скучно, потому что эхо.
Да, конечно, эхо избавляет от скуки. Но в том-то и дело, что Елена Благинина всегда оказывается окружённой людьми разных возрастов, книгами, деревьями, кустами, птицами, реками, цветами. И все они существуют не отдельно, не разрозненно, а в единстве земного мира, все они связаны, все они аукаются.
Их соединяет душевная теплота поэта, его обращённость ко всему сущему. Годы шли, а Елена Благинина не переставала удивляться чуду бытия:
Я слыхала, как в пруду
Квакала лягушка,
Я слыхала, как в саду
Плакала кукушка.
Я видала гусака
У цветочной грядки, —
Он большого червяка
Расклевал у кадки.
Я слыхала соловья —
Вот певун хороший!
Я видала муравья
Под тяжёлой ношей.
Лягушка — кукушка, гусак — червяк, соловей — муравей не только зарифмованы (явление ауканья, эхо), но и сведены воедино. Мир!
Перекличка, единение, ауканье идет не только в пространстве, но и во времени. Разговор с предками и с потомками вполне реален в рамках поэтики Елены Благининой. Она обращается к своим племянникам:
Запишите мой голос на пленку!
Вдруг в две тысячи третьем году
Вы услышите тётку Алёнку,
Ту, что будет в раю иль в аду.
В беспредельности небытия Елена Благинина находит воспаленную точку, в которой останется её живая часть — голос. Снова эхо, ауканье настоящего (которое станет будущим) с будущим (которое станет настоящим).
Остаётся голос. Голос как синоним слова и песни. Это не моя параллель, не моя выдумка. Об этом сказано у той же Елены Благининой (цитируя, я получаю удовольствие — снова прочитываю милые мне строки):
Деревья те, что мы любили,
Теперь срубили…
Цветы, которые мы рвали,
Давно увяли…
То пламя, что для нас горело,
Других согрело…
Сердца, что рядом с нами бились,
Остановились.
И только песня остаётся,
И всё поётся,
всё поётся…
С этим нельзя не согласиться. Это так естественно и оправданно в устах мастера, чьё слово имеет народно-поэтическую основу и обеспечено золотом пережитого.
Есть ли у Елены Благининой вымысел? Имеется в изобилии. Вымысел этот, однако, не праздный, а покоящийся на долговременном и глубоком познании жизни, души человеческой, вымысел, настоянный на опыте своём и своих современников, на опыте народном. Тут мы подошли к важному и ответственному рубежу. Созданное одним человеком, если оно создано в соответствии и согласии с думами и чаяниями народа, принимает на себя зримые черты народности. Такая песенка, такая сказочка, такая притча, такая скороговорка могли появиться в народе и получить высокое звание безымянных.
У Елены Благининой немало таких строк, строф, целых стихотворений, бытующих в детской аудитории без имени автора. Но мы-то с вами знаем, кто автор. Где и от кого мы услышали это?
Как у нашей дочки
Розовые щечки.
Как у нашей птички
Тёмные реснички.
Как у нашей крошки
Тёпленькие ножки.
Как у нашей лапки
Ноготки — царапки.
Одни скажут: в детсаду от воспитательницы. Другие: дома, от дедушки. И лишь третьи снимут с полки книгу «Гори-гори ясно!» (М.: Детская литература, 1965) и на странице 111 найдут «Аленушку» или — что у кого имеется — снимут с полки книгу «Журавушка» (М.: Детская литература, 1973) и на странице 52 прочитают то же самое, но с другими картинками (там — Н. Кнорринг, здесь — Ю. Молоканов).
Созданное Еленой Благининой в поэзии можно было бы распределить по тематическим циклам. Скажем, стихи о временах года. У неё довольно полно изображены весна и лето, осень, из осени в зиму, и так — по кругу. И Елена Благинина зорко следит за приметами этого перехода, в выразительных деталях передает каждую пору. Вот золотая осень:
Солнышко то спрячется за тучей,
То раскинет жёлтые лучи.
И сидит поджаристый, пахучий,
С золотистой коркой хлеб в печи.
Золото листьев перекликается с золотистой коркой хлеба. Неожиданный, смелый образ! В том же стихотворении «яблоки скуластые, крутые, то и дело шлёпаются вниз». Эпитет «скуластые» вместе с эпитетом «крутые» делает яблоки не только зримыми, но и ощутимыми на вкус. И зной, и дождь, и вёдро, и стужа, и ветер, и метель — всё это получило в книгах Елены Благининой живое и яркое воплощение. Задача поэта — не только изобразить, но и выразить. Выразить своё состояние, своё настроение.
Но и этого мало. Стихотворение несет читателю мысль о мире. Как это выглядит у Елены Благининой? Прошёл летний дождь, и колея наполнилась водой. Читаем стихотворение «Колея»:
Над рожью, дождиком примятой,
Стоит денек почти сквозной.
Орловский ветер пахнет мятой,
Полынью, мёдом, тишиной.
Иду стеной высокой хлеба,
Иду, иду да постою,
Любуясь, как упало небо
В наполненную колею.
Живописец здесь бы и остановился. Картина есть? Есть. Но поэт (впрочем, не всякий, а именно Елена Благинина) идёт дальше:
На синем дне летают птицы,
Плывут печально облака…
Картина ещё продолжается. Но она уже вопиет о выходе к мысли, к обобщению. И вот:
Стою… Мне страшно оступиться,
Мне очень страшно оступиться —
Так эта пропасть глубока.
Глубока своим отражением неба, облаков, простора, мира. Тут не только залюбуешься картиной, но и задумаешься над смыслом увиденного…
Можно, скажем, наметить цикл об отношениях старших и младших, родителей и детей. Здесь возникает особый мир, психологически достоверный и тонко изображённый. Скомпоновать можно благининские стихи и по-другому — по часам суток: от рассвета до заката, от заката до рассвета. Сложить нетрудно по ремеслам и профессиям. Могут быть разные аспекты, раскладки, компоновки. Они освежают восприятие. И многое проясняют в творчестве.
Всего желанней мне сейчас показать, как Елена Благинина изображает труд и людей труда. Показывая одновременно, как душевные качества человека раскрываются в труде. Профессий в стихах Елены Благининой много. И они — разные. И все — нужные людям.
И как привлекательно выглядит у Елены Благининой «Веселый человек» (так называется стихотворение)! Появившись в доме, он «всё перевернул вверх дном»:
Он двигал кресла и столы,
Он залезал во все углы,
Он краску на пол проливал
И песни распевал.
Этот перечень реален. И он вызвал восторг у наблюдавшего за ним мальчика или наблюдавшей за ним девочки. Всё равно — здесь важны восторг и зависть. Покурив, отдохнув, полотёр берётся за работу:
Сукно и щётку притащил
Весёлый человек.
Он щётку воском навощил,
Весёлый человек.
И ну плясать, и ну свистеть —
И начал так паркет блестеть,
Что окна вместе с синим днём
Вдруг отразились в нём.
Потом паркет сукном натёр
Весёлый человек.
Ох, удивительно хитёр
Был этот человек!
Он двигал мебель как хотел,
Он стулья в воздухе вертел,
Но даже тётя на него
Не злилась, ничего!
К восторгу и зависти прибавляется досада. В чем дело? Тётя дает полотёру положенные деньги.
А мне за эту кутерьму,
Какую поднял ты в дому,
Такой бы вышел нагоняй,
Что только ай-ай-ай!
Это не протокольный рассказ «процесса труда», как у нас говорят, а живой, психологически верный портрет человека; вырванный из жизни эпизод поэтом одухотворен.
Женщина принесла корыто и начала стирать бельё:
Пахнет пена под руками
И пузырится слегка,
Будто дали нашей маме
Не бельё, а облака.
На плите бушует бак,
Крышкой хлопает толстяк.
Это можно перенести на картину. За пределами картины остаётся концовка — достояние поэзии. Бельё постирано, развешано на верёвке.
Ветер машет рукавами,
Треплет кофты и штаны,
Будто вдруг сбежались к маме
Все танцоры-плясуны.
Любое занятие человека под пером Елены Благининой превращается в поэтически увлечённое действо, свежее просохшее белье надо прогладить. Будничное занятие. Вот оно — в изображении Елены Благининой:
Утюг идет по простыне,
Как лодка по волне,
И оставляет ровный след
На белом полотне.
Горячий, ровный-ровный след, —
Ни складки, ни морщинки нет.
Одновременно видишь утюг и лодку, простыню и речную гладь, морщины на простыне и волны на воде. Сверх того, видишь человека, который гладит бельё. И словно вступаешь с ним в беседу. Это — сверхзадача поэтического образа. В стихах Елены Благининой то и дело встречаешься с этой тонко и умно решённой сверхзадачей. Она решается как в стихах для детей, получивших весьма широкое признание, так и в стихах для взрослых, ещё, к сожалению, недостаточно оценённых. А вместе с тем проникновенная пейзажно-философская лирика Елены Благининой, скупо представленная в немногих книгах, относится к числу примечательных и, полагаю, непреходящих явлений русской поэзии. О переводах мы бегло сказали выше. Автору этой статьи представилась счастливая возможность познакомиться с мемуарной прозой Елены Благининой, давно ждущей публикации. Вероятно, запасники этого автора могли бы увеличить корпус опубликованных произведений. Но Елена Александровна с её высокой взыскательностью и жесткой самокритичностью не так-то часто и быстро расстаётся со своими рукописями. Вслед за Максимилианом Волошиным её любимым поэтом и учителем, она могла бы повторить: «Приятней быть не книгой, а тетрадкой».
Устная и письменная речь Елены Александровны представляется мне образцовой. Разливы этой речи во всех её тонах, во всех полутонах звука и цвета доставляют истинное удовольствие. После речевой мешанины, языковых коктейлей, после стилевой безвкусицы, которые мы встречаем сплошь и рядом у современных авторов, сочинения Елены Благининой доносят до нас переливы живого народного говора, сохраняют чистоту и прозрачность его. В этом смысле Елену Александровну можно назвать хранительницей огня, хозяйкой речевых кладов. И здесь она может быть и должна быть наставницей. Вслед за Пришвиным и Житковым, Соколовым-Микитовым и Паустовским, Исаковским и Фраерманом.
Свобода и изящество слога, изобретательность и естественность словесного волеизъявления без словесной эквилибристики, богатство интонаций и гармония переходов от одной к другой — вот что можно сказать о языке произведений Елены Благининой. Здесь для исследователей непочатый край работы. И диву даешься, что эта работа до сих пор не начата.
Четырехстопный ямб, чередующийся с трехстопным, столь частый четырехстопный хорей, амфибрахий баллад и описаний, редкие дактиль и анапест — всё служит поэту. У Елены Благининой нет стереотипов. Всё живо, всё движется, всё служит образу, характеру, мысли.
И всё так просто, всё сделано из основных стихий мира — огня, воды, воздуха.
Вот я взял гармошку в руки,
Тронул бережно лады —
Полились на пальцы звуки
Ручейками без воды.
Сколько раз изображали гармонь! А такая гармонь только у Елены Благининой.
Истопила мама баньку,
Паньку на руки взяла,
Через все сугробы Паньку
Мама в баньку понесла.
Хочешь не хочешь, а запомнишь. Вроде бы частушка, но нет — нечто другое, сугубо благининское. Её лад и склад речи. И в первом и во втором четверостишиях один и тот же размер. А звучат они по-разному. В чём дело? Интонация. На одной и той же ритмической стёжке даётся разный интонационный узор. Это ли не мастерство! Время идёт, а оно не стареет. Напротив, с годами всё видней и всё ценней запечатленный труд поэта.
