Выберите шрифт Arial Times New Roman
Интервал между буквами
(Кернинг): Стандартный Средний Большой
***
На пороге – Филипповки,
до Роштва – подать рукой.
Словно ёжик, месяц колкий,
небо в кружевных оборках,
хутор — тетерев, глухой.
Выйдешь хрусткой снежной стёжкой
в сумерках льняных на двор.
Принесёшь домой в лукошке
из сенной чердачной лёжки
подмороженный аппорт.
Топнешь валенками в сенцах.
Дверь откроешь – пар валит.
Смачно печь жуёт поленца.
Образа под полотенцем.
День до донышка испит.
Со святой водицей склянку
выудишь из захорон.
Как ведётся, по порядку,
окропишь всё, до заплатки,
каждый угол, посолонь.
Скатерть «постную» достанешь,
сыщешь чабреца пучок…
Там, глядишь, и скрипнет ставней
в захолустье друг мой давний,
ангел мой: мол, на часок.
Угощу аппортом славным,
потолкуем под чаёк…
ПОСЛЕ МЕТЕЛИ
Ночь билась в падучей, и в тартарары,
казалось, сметало несчастный наш хутор.
Но с неба помятого, словно с горы,
скатилось тишайшее, робкое утро.
Ужасно и вспомнить, что было в ночи!
Крыльцо скрежетало столбами от страху,
заламывай ветви, кричи не кричи, —
был сад обречён, словно смертник, на плаху.
…Сквозь тюли ласкается свет со двора,
с беспечными снами младенчика схожий.
Хоть выглянуть больно – там стук топора
и груда деревьев с израненной кожей,
но надо вставать и затепливать жизнь:
кормить берестою голодную печку;
по глади сатиновой стёжку прошить –
воды принести из курящейся речки;
обрушить с амбаров и хаты снега —
как будто просыпать кули с рафинадом.
А там и Ярило в собольих мехах
окинет простор своим царственным взглядом.
***
Напрочь селенье снега занавесили –
светлая тихая грусть.
Каждая улочка, — пусть куролесится! —
помнится мне наизусть.
Там в три оконушка под тополями
старый родительский дом.
Там первопуток плутает полями
к росстаням с древним крестом.
Скирды вдоль поймы рядочком сенные,
церква – в ограде из лип.
Роща на взгорье с крылами сквозными,
маминых бурочек скрип…
Трёт жерновами за стенкой Вселенная,
мелется, мелется ночь.
Милая отчина, память нетленная,
я – твоя кровная дочь.
Мучают день ото дня всё сильнее
думы о скрытом в снегах,
властью и Богом забытом селенье,
дедов погасший очаг.
***
Как столбы в теремах, подпирают дымы золотые
небосвод – Божьим промыслом вновь затепляется день.
Обгоняя меня, мимо церквы, ракиток погоста
по белёным холстам санный след полетел на зарю.
А с крестов вещий птиц отряхает задумчивый иней…
Не печалься, душа, — нам с тобою торить ещё путь.
Холода на дворе… Мы же стольких ещё не согрели,
не додумали дум, не сказали в глаза о любви!
И не ты ли сама привязала меня к этим людям,
к этим рощам с колючей куделью сосновых вершин,
научила читать, как в скрижалях, по здешним погодам
и свою, и земли этой древней, сакральной судьбу?