Версия для слабовидящих
Включить
Выключить
Размер шрифта:
Цвет сайта:
Изображения

Настройки

Настройки шрифта:

Выберите шрифт Arial Times New Roman

Интервал между буквами
(Кернинг): Стандартный Средний Большой


Выбор цветовой схемы:

Закрыть панель Вернуть стандартные настройки

Главная /Публикации / Василий Катанов СИЯНЬЕ ВЕЧНОЙ КРАСОТЫ: Александр Пушкин

Василий Катанов СИЯНЬЕ ВЕЧНОЙ КРАСОТЫ: Александр Пушкин

Поэма

1.
Душою, с детства озаренной,
Рад повторить в краю любом:
«У Лукоморья дуб зелёный,
Златая цепь на дубе том…
Там, на неведомых дорожках
Следы невиданных зверей.
Избушка там на курьих ножках
Стоит без окон, без дверей.
Там лес и дол видений полны,
Там о заре прихлынут волны
На брег песчаный и пустой.
Там тридцать витязей прекрасных
Чредой из вод выходят ясных,
И с ними дядька их морской:
Там королевич мимоходом
Пленяет грозного царя;
Там в облаках перед народом

Через леса, через моря
Колдун несёт богатыря»…
Читать и дале не устану
Сказ про Людмилу и Руслана,
Про Киев — град
Далеких дней
Во славу Родины моей.
Без этой сказки сердце чахнет,
Как сохнет в изморозь трава
«Там Русский дух,
Там Русью пахнет», —
Какие славные слова!
Наш Пушкин там,
Где Русь — держава
И вечный гул великих лет:
Пирует Пётр,
Гремит Полтава
И льётся в душу вечный свет.
Ах, птица — тройка, —
Слышен Гоголь, —
Куда несёшься, Русь моя?
И крепнет верная дорога
По всем законам бытия.
С восторгом Пушкина читаю
Не слышу песни ветровой
Стихов серебряная стая,
Как стая птиц,
Над головой.
— Я вижу небо,
Вижу море.

На горы гордые гляжу.
И на играющем просторе
Свой белый парус нахожу:
«Прощай, свободная стихия!
Я вижу — вновь передо мной
Ты катишь волны голубые
И блещешь гордою красою!»
И я там был,
Прощался тоже,
На берегу стоял крутом:
Все было ближе и дороже
В созвучьи
С пушкинским
Стихом.
«Прощай, — гремело, — не забуду
Твоей торжественной красы
И долго – долго слушать буду
Твой гул в вечерние часы.
В леса, в пустыни молчаливы
Перенесу тобою полн
Твои скалы, твои заливы
И блеск, и тень, и говор волн».
Он сам!
Он сам поэт, как море,
Родник с целебною водой
Средь наших нив и крутогорий
Сердечный,
Вечно молодой!
Его душа — любовь и воля,
Отчизны верность с юных лет

И речь,
Как меч на бранном поле,
Предвестник будущих побед.
Под самым чистым небосводом
Поэт возрос —
Не жил — горел:
Любил народ,
Служил народу,
Заслугам предков славу пел
За гимном гимн — хвала победам,
Где наша удаль широка…
«Ура! Мы помним! Гнутся шведы»,-
Какая милая строка!
Отрадно думать, что за нами
Во след стихи его прочтут
И слово Пушкина,
Как знамя
Под русским небом развернут.
Доныне с нами по дорогам
Как мощный ветер,
Полон сил…
«Он для меня был полубогом», —
Не зря Тургенев говорил.
И как же
Люди ликовали
В день лучезарный, золотой,
Когда он встал на пьедестале
Перед любимою Москвой!

2.
Прочь непроверенные толки!
За правдой следует следить:
В Москву прекрасная креолка
Явилась
Пушкина родить.
Да будет в звоне колокольном
Тот день в краю чистейших рек!
Гостей встречайте хлебом — солью
Сегодня, завтра и вовек.
В день торжества под звон бокалов
Нас крепко за душу берет
Потомок храбрых Ганнибалов,
Наследник русских воевод…
Живет предание преданий,
Как в Новый век
Вошла страна.
Малыш, как в роще на поляне,
В качалке рос в объятьях сна.
За звуком звук пошли походом
И разбудили малыша.
Услышав крики: «С Новым годом!»
Вскочил, рубашкою шурша.
Перед идущим Человеком
Все шумно выстроились в ряд,
И закричали: «С Новым веком!»
Был каждый радостью богат.
Всё было просто и непросто —
Сюжет высокий для поэм:

Шёл
Гений
Крохотного роста,
Пока не признанный никем.
На радость людям, птицам, рекам,
Полям и далям голубым
Дверь
Девятнадцатого
века
Открыл он пальчиком своим!…
Он рос, как все другие дети,
Как все мальчишки на Руси:
Мать просыпалась на рассвете:
Молилась: «Господи, спаси!»
За внука бабушка молилась,
Чтоб жизнь удачливой была.
Звезда — лампада золотилась
На белой скатерти стола.
Увидев маму,
Он светился
Увидев няню,
Ликовал.
Как колобок, бежал — катился,
И тут же сказку добывал.
Нырнёт в корзину с рукодельем
И просит бабушку:
«Скорей!»
Вниманья полон и веселья
В родной стране богатырей.
А там к нему явились книжки
Велела каждая:

«Читай!»
Для черноглазого мальчишки
Такое детство —
Сущий рай.
3.
Перо, играя, брал он в руки…
Ещё на свет не родилось:
«Москва! Как много в этом звуке
Для сердца русского слилось?»
И не легли на лист бумажный
О грозном времени слова,
Когда сынов своих отважных
На бой отправила Москва.
Терзала зависть лицеиста
В священный день Бородина.
Ко всем,
Кто дрался в поле чистом
Весь день с рассвета дотемна;
Кто сотворил большое дело,
Подняв до неба
Пушек гром,
Когда Москва костром горела,
Да и каким ещё костром!
«Москва! Как много в этом звуке», —
Ещё не вызрело пока…
За томом том листали руки
О, как прекрасен мир науки!
Как даль познанья широка!
Не признавал мышлений узких.

Все шире, шире круг имен
Как русский
Знал язык французский,
Английский выучил потом.
Но всех превыше и милее
Родная речь —
Царица книг.
И благотворный свет Лицея
Где тайну дружества постиг.
К родной истории привязан —
Она в душе его живёт.
Недаром Галичем подсказан
Сюжет в манере русских од.
Сюжет хорош к военной славе.
«Успех, — твердил он — впереди
В Лицей приедет
Сам Державин
Смотри, Сверчок, не подведи».
Поэт
Бояном на кургане.
Друзьям — товарищам предстал.
Когда своих воспоминаний
Победный
Свиток раскатал.
Когда воспел
«Военны споры».
Возвысил славу россиян:
«Орлов, Румянцев и Суворов,
Потомки грозные славян
Победу смело похищали».
В боях спасая русский кров.

Героям песнь свою бряцали
Державин наш и наш Петров.
«Края Москвы, края родные,
Где на заре цветущих лет
Часы я тратил золотые»,-
Читал восторженный поэт.
Он становился громославен,
В нем воссияла благодать.
И встал ликующий Державин.
Спеша поздравить и обнять.
Бежал Сверчок проворней тени
И шла по городу молва:
«Вот кто Державина заменит!» —
О нем крылатая молва.
4.
Гроза двенадцатого года
Была ему, как гром побед
Вернулись наши из похода
Неся в глазах великий свет.
Он пил из этого колодца,
Быть может, более других.
И у гробницы полководца
Родился вскоре
Новый стих:
«О, старец грозный! На мгновенье
Явись у двери гробовой…
Явись, вдохни восторг и рвенье
Полкам, оставленным тобой»…
Гроза двенадцатого года

Поэту школою была.
Судьба российского народа
На подвиг новый позвала.
И дум весенняя раздольность,
И чувств горячих красота
Вошли в поэму — оду «Вольность»,
И распахнулась
Высота.
Он — эхо русского народа,
Был, как никто, горяч и смел.
Во след Родищеву свободу
Стихами звонкими воспел.
Душа горела молодая
Не от любовного огня.
Читал посланье Чаадаев,
Как всадник,
Севший на коня:
«Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, Отчизне посвятим
Души прекрасные порывы!
Товарищ, верь, взойдёт она
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!»
Гремел уверенно и гневно
Как гром весенний
С облаков,
Спеша российскую деревню
Спасти от гибельных оков.

Он речь повел о барстве диком,
О рабстве тощем на земле.
Он думал только о великом
И просиял, как свет во мгле.
Парил над Родиной, как сокол,
Пел, как залетный соловей,
«Преданья старины глубокой,
Дела давно минувших дней!
Поэта
Солнечная сила
Пошла по свету без помех.
И вот «Руслана и Людмилы»
К нему пожаловал успех.
Поэма — сказка просто диво.
Её волшебник сотворил!
И перед автором счастливым
Жуковский голову склонил
Признал учитель побеждённый
Его победу
Из побед
И подарил ему с поклоном
С великой надписью портрет.
Лети, известие известий!
Ему чуть больше двадцати,
А он уже
На первом месте:
С огнем такого не найти.
Вот — вот признает заграница,
Чутьем завистливо остра,
Что небо
Скоро озарится

Сияньем русского костра.
Читайте все теперь с поклоном,
Как Русь
Для русских дорога:
«Руслан, для жизни пробуждённый»,
Спасает Киев осаждённый,
Грозой несётся на врага…
Где ни просвищет грозный меч,
Где конь сердитый не промчится,
Везде главы слетают с плеч
И с воплем строй
На строй валится…»
Да знает враг:
Нам страх не ведом:
Большой огонь горит в груди
Воспеты первые победы
Другие будут впереди.
Жил торжеством добра и света,
В трудах горячих
День за днём.
Покоя не было поэту,
И перлы сыпались дождём.
Звал Пушкин
День освобожденья
Крестьян,
Писал:
«Увижу ль я?»
Но это чудное мгновенье
Ушло в безвестные края.
Тот век, признаем откровенно,
Не очень нравами блистал,

И Александр Благословенный
Освободителем не стал.
Царь — государь не смело правил
Нередко брал его испуг.
Поэта взял да и отправил
За вдохновением на юг.
5.
Спасло на юге
Чудо — слово:
Пришёл поэм девятый вал.
Смотрел на крыши Кишинева
И строки новые ковал.
Стоял у моря утром рано,
В волнах спасался от жары.
Восславил вольный мир цыгана,
Увидел шумные шатры.
О, черноокая Земфира!
Тебя он высветил, тебя,
Превыше всех сокровищ мира
Любовь и дружбу возлюбя.
Поэт — наш верный современник,
Гремел недаром
Громче труб.
Не потому ль
«Кавказский пленник»
Доныне людям
Нежно люб?
Он вдалеке от русских долов
Увидел русские войска.

И славным именем «Ермолов»
Была украшена строка…
Творил легко,
Как бы играя,
Войдя в разлив забытых лет.
У белых стен Бахчисарая
Нашёл волнующий сюжет.
Отсюда конница Гирея
Неслась на Русь,
Взвивая пыль.
Узнал,
Волнуясь и шалея,
Марии горестную быль.
Фонтан предстал ему,
Как диво,
Как мир загадочных красот.
Души прекрасные порывы
Цвели под шум
Янтарных вод.
Тот край
Был раем настоящим,
Когда заря цвела в окне.
И только думалось все чаще
Не о войне,
Не о войне…
Недаром строки золотые
Дошли, как музыка до нас:
«Подобно племени Батыя
Изменит праведный Кавказ».
К чему, беснуясь и ликуя,
Купаться в пролитой крови?

Заря восходит, салютуя
Надежде, вере и любви.
6.
Жил в Кишиневе,
Жил в Одессе:
То гул грозы,
То пенье вод…
Нередко видел с интересом,
Как возлюбил его народ.
Из края в край в степном просторе
Открылся путь иной далек…
Ещё вчера шумело море,
Кипело море, с ним играя,
Лечило от сердечных ран.
Прощай, фонтан Бахчисарая
И лики черные цыган.
Прощайте, горы и полянки,
Где он грустил и ликовал,
И говорливая гречанка —
Её же Байрон целовал…
Он столько раз,
На камне сидя,
Все представлял за далью лет:
Над морем странствовал Овидий;
Изгнанник тоже и поэт.
Вот с кем бы всласть наговорится
За южным пенистым вином
Да прочитать: «Сижу в темнице»,

Сравнив отшельника с орлом.
Не стало Пушкину привычкой
Томленье духа в цвете лет
Вот почему стихи о птичке
Вписал он Гнедичу в привет:
«В чужбине свято соблюдаю
Родной обычай старины,
На волю птичку выпускаю
При светлом празднике весны.
Я стал доступен утешенью
Зачем на бога мне роптать,
Когда хоть одному творенью
Могу я волю даровать».
Над головй сходились тучи:
Вот — вот, похоже,
Грянет гром…
Развеселил дорожный случай,
И вновь повеяло теплом.
Палатки вспомнил
На опушке
И офицера юных лет.
«Вы кто такой?, —
Услышал Пушкин.
«Я — Пушкин», —
Вымолвил поэт.
Земля в цветы была одета,
Счастливый прапорщик сиял
«Салют великому поэту!» —
Команду лагерь услыхал.
Тот офицер живой и милый
Был ликованьем обуян.

Начал с «Руслана и Людмилы»,
Дошел до пламенных «Цыган».
Солдаты пушки заряжали,
Заряды гнали в белый свет…
«Простить несчастного нельзя ли?» —
Спросил полковника поэт.
«Простить?!
В каком, простите смысле?» —
Полковник в ярости дрожал.
«Он все поэмы перечислил,
Покамест пушки заряжал».
«Ну, если так,» —
Совсем не строго
Сказал ермоловский герой.
Поэт вздохнул:
«Ну, слава Богу!» —
И вскоре скрылся за горой.
Заботы новые насели
Темнее неба,
Даль пуста.
Дорога выпала на север,
Как в ссылку,
В отчие места.
7.
Тепло родительского крова —
Его терпению предел.
На сына хмуро и сурово
Отец растерянный глядел.
Пристал с тяжёлым разговором,

Темнеет взор.
Дрожит рука.
Держать он должен под надзором
Неугомонного сынка.
Кричал поэт:
«Что за нелепость?
Да это хуже, чем Сибирь!
По мне, сажайте лучше в крепость,
Иль заточите в монастырь».
Рыдал отец:
«Какое горе?
Как сына с властью примирить?
С ним разговаривало море,
А я не в силах говорить».
Уехал.
Скрылся, как в тумане.
Настало время тишины.
Остался добрый ангел —
Няня,
Хранитель русской старины.
Арина, славная Арина,
Свет Родионовна,
Она
Так берегла его, как сына,
Что одолела времена
До нас и далее готова
Жить — поживать
В графе «Друзья»
«Подруга дней моих суровых
Голубка дряхлая моя».

8.
Весельем время не блистало:
Тонула даль в холодной мгле,
И все ж Михайловское
Стало
Священной точкой на земле
Был занят прозой и стихами.
В Тригорском дружбой окружен
В Святых Горах,
В старинном храме
Услышал гул былых времен.
Жил, как монах трудолюбивый,
Стоял горою за народ.
Друзья давно
Для чести живы,
Их время к подвигу зовет…
В Тригорском — солнечные встречи
И задушевный разговор:
Её глаза,
Улыбки,
Речи
На сердце выткали узор.
Он пишет, полон нетерпенья,
Во власти редкой красоты,
«Я помню чудное мгновенье —
Передо мной явилась ты»
Слова упали на бумагу,
Как с неба ливень золотой.
Теряя волю и отвагу,

Был долго — долго
Сам не свой.
Ему — счастливые мгновенья,
А ей, как праздник дивный дан:
«Истаивала от наслажденья»,
Когда поэт читал «Цыган»…
Случился день, как сад цветущий,
Как с места сдвинулась зима.
Приехал Пущин,
Милый Пущин,
Привез он «Горе от ума».
И полилась рекой беседа.
Поэт читал и все хвалил:
«Ах, Грибоедов!
Грибоедов! Не пьесу —
Чудо сочинил!»
9.
Свеча в окне всю ночь горела.
Кипели думы в голове.
Перо шуршало и скрипело —
В главе о смуте на Москве:
Из края в край
Метались власти:
То бунт в стране,
То недород.
Россию снова ждут напасти.
Пока безмолвствует народ.
Пока свое кричат кукушки

В густых лесах,
К закату дня,
Пока в Кромах
Гаврила Пушкин
Слезает с верного коня.
Вдали от пасмурных курганов
Сияет свет высоких свеч.
В палатке слушает Басманов
Его раскованную речь.
Гаврила держится свободно.
Он убежденьем горит.
«Сильны мы мнением народным!» —
Святую правду говорит.
Потомок вспомнит это слово
И впишет в книгу на века,
Когда «Бориса Годунова»
Допишет гения рука.
Народ горяч,
Когда в экстазе:
Чуть что — река без берегов.
То он суров, как Стенька Разин,
То он горяч, как Пугачев.
С любым народом шутки плохи,
А с нашим — боже сохрани.
Душа, созвучная эпохе,
Искала правильные дни.
Метель кипела в поле чистом,
Хлестала снегом все больней…
Ещё не вышли декабристы
К Сенатской площади своей.
Поэт не строки — завитушки

Творил.
Он высветил венец.
Прочел и крикнул:
«Ай, да, Пушкин!
Ай, сукин сын!
Вот молодец!»
Был бунт в зародыше подавлен.
Рванула тройка на простор.
Поэт к царю
В Москву доставлен
На откровенный разговор.
Он жил во времени жестоком,
Но честь и совесть уберег,
Не арестантом,
А пророком
Ступил на царственный порог.
Когда везли его из ссылки
Как никогда, был одинок,
Как будто царь характер пылкий
Спешил загнать на новый срок…
Поэт, отважен и неистов,
Смотрел на свечи в хрустале,
И видел
Тени декабристов,
Всех пятерых в тугой петле.
Земным властям не поддавался
И пел свое, как Арион:
К нему лишь ангел прикасался
«Перстами легкими,
Как сон».
Для добрых дел

На волю вышел
В спасенье каждого из нас.
Он глас всевышнего услышал,
Как наставленье и наказ:
«Восстань, пророк, и вождь, и внемли,
Исполнись волею Моей.,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».
10.
На жизнь поэта далее бросим
Наш добрый взгляд
Со всей душой.
Случилась Болдинская осень —
Пора поэзии большой.
Она по всей Руси просторной
Дождем стучала по стеклу.
А он писал,
Творил упорно,
Прильнув к рабочему столу.
Писал и в ночь,
И в час рассвета,
Горя божественным огнем.
Вставали в очередь сюжеты,
Просились дружно на прием.
Резвились рифмы, как мальчишки.
«Мы краше всех!
Бери скорей!»
Ворчала проза:
«Это слишком!»

Смиренно стоя
У дверей.
Ворчали глухо эпиграммы.
«Не те настали времена.
К нам нет внимания ни грамма
Страна без смеха —
Не страна».
Вскричал поэт:
«Имейте совесть!
Две ссылки вынес из-за вас»…
Тут подошла такая повесть,
Что гнев немедленно погас.
О том, как барышня — крестьянка
В одном селении жила.
Проснулась как — то спозаранку
И в лес по ягоды пошла.
Поэт, укладывая в строчки
Сюжет, строчил
И видел там
Красотку Лизу в лапоточках,
Подругу травам и цветам.
Творил поэт тепло и ясноок,
Спешил о главном помянуть,
О том, что в целом
Жизнь прекрасна,
Хотя порой
И труден путь.
Искатель в жизни точных правил,
Не одного предостерег,
Он юность выслушать заставил

И «лучше выдумать не мог».
Однажды книгу взял он в руки
И с той поры, как на коне.
Прошел великие науки, —
Ронять божественные звуки
В родной российской стороне.
Влюбленный в пение народа,
В живую речь,
В задорный смех
Он пел свободу,
Чтил свободу,
А верность правде
Больше всех.
Надежд он высказал довольно
Во власти солнечной мечты,
«Благоговея богомольно
Перед богиней красоты».
11.
Стучало сердце чаще, чаще.
Он был во власти прежних дум.
Как свет зари, в окне горящий,
Звала дорога на Арзрум.
О, славный год!
Начало мая.
Гром соловья, как Благодать.
Ручьи проворные, играя,
Взялись дорогу целовать.
На купола перекрестился
Родной Москвы

И в дальний путь.
Великим именем светился
Ему Орел, волнуя грудь.
Поэт в краю орловских долов
Был солнцем мая разогрет
В Орле встречал его Ермолов
Кумир и гений давних лет.
Порвав оковы царской воли,
Поэт парил в Орле орлом
И восседал, как на престоле
У генерала за столом.
Внизу река играла в пене.
А тут средь сабель и картин
Вели беседу просто гений
И гений северных дружин.
Припоминая дни Кавказа,
Сидел опальный генерал
Родную душу приняв сразу,
Свою поэту открывал.
Он, как Суворов, чтил солдата
И по — суворовски любил.
Он к мужикам в любую хату,
Как друг — товарищ заходил
В Орле на Троицком за это
Цветам покой его беречь.
Как пала на душу поэта
Его язвительная речь!
Царь — государь страною правил,
Отдал мятежников под суд.
А он стихи свои отправил
«Во глубину сибирских руд».

«Храните гордое терпенье» —
Слова гремели, как набат.
Дарили чудные мгновенья
Под звон цепей
И стук лопат.
Во дни тревоги и печали
Стихи ударили, как гром.
И верю я:
В Орле звучали
У генерала за столом.
Цвела за окнами природа,
Пел соловей во — всю.
А тут: «Темницы рухнут и свобода
Вас примет радостно у входа,
И братья меч вам отдадут».
12.
И снова даль,
И снова думы
Темнее туч над морем нив.
Катил до самого Арзрума
То говорлив,
То молчалив.
От синих рек, степных раздолий,
От гор в сиреневом дыму
Покоем веяло и волей…
Покоя не было ему.
Лишь раз похвальною привычкой
Готов был душу раскрывать,

Когда любезную калмычку
Пытался дружески обнять.
Арба и гроб в горах, как беды,
Персидской свары тяжкий след.
«Кого везёте?» —
«Грибоеда»,-
Услышал горестный ответ.
В горах он встретился с войною.
Пронесся с пикой на коне.
«Кавказ», — воскликнул, — подо мною».
«Один, — добавил, — в вышине».
Стояли горы — исполины.
Тень проплывала по земле.
Орел парил, взлетев с вершины,
Напоминая об Орле.
Вдали чернели скалы голы.
Стелились травные шелка.
«Смирись, Кавказ!
Идёт Ермолов»,-
Невольно вспомнилась строка.
Над горной травною постелью
Явилось вдруг
Как свет в окне
«Туда в заоблачную келью,
В соседство к Богу надо мне»…
Была заботами богата
Поэта жизнь,
Но он не раз
Все помнил год двадцать девятый,
Свою дорогу на Кавказ.

Глазам предстали грады, села.
Перо плясало на столе
На первом месте был Ермолов,
Недаром встреченный в Орле.
Писал веселый и счастливый
И вдруг вздохнул:
«Не подойдет!»
Оставил строки для архива,
Не для хождения в народ.
Ермолов — взрывчатое имя.
О нем нельзя.
Никак нельзя!
Над всеми лицами живыми
Сверкают царские глаза.
Его улыбчивость притворна
Что может хуже
Властных уз?
Поэту чин припас придворный:
Изволь нести,
Как тяжкий груз.
Вниманьем высшим обеспечен
Наш уважаемый пиит.
Казалось, крыть бедняге нечем,
Душа тоскует и болит.
Бродил угрюмо по квартире.
Судьба сурова и глуха.
Быть в камер — юнкерском мундире
Ему ль
Фельдмаршалу стиха?

13.
Сидел, выстраивая строчки,
Чтоб знал народ:
Он за народ
И в главах «Капитанской дочки»
Судьба Отечества встает.
Себе писатель знает цену:
Вся повесть — чистый изумруд.
Сто поколений непременно
Сюда уроки брать
Придут.
О чести смолоду —
Да это
Любому — каждому совет.
Гринев Петрушка сел в карету
И покатил во цвете лет.
Спасибо, выручил бедняга,
К дороге вывел не спеша…
Иной буран
Тяжелым шагом
Пришел,
Урал развороша.
Во всю мужицкую свирепость
Бунт закипел без лишних слов.
В честь Белых гор
Назвали крепость —
Теперь там правит Пугачев.
Бродяга он,

Но дело знает:
Жесток, хоть ноги уноси.
Петра он Третьего играет
В спектаклях страшных на Руси.
Душа для милостей открыта,
Любого в стан к себе берет.
Друзей, похожих на бандитов,
«Мои фельдмаршалы» зовет.
«Он полон гнева и отваги.
Его позиция крута.
Петрушку, верного присяге,
Спасла от смерти доброта.
За то, что был к бродяге ласков,
Спасен
И Маша спасена.
Все получилось, словно в сказке,
В те грозовые времена.
Поэта сказочное слово
Нас убеждает не спеша:
Была душа у Пугачева
И даже чуткая душа.
Мысль благородна и отрадна
О, власть! Беду не прогляди
Народ бунтует беспощадно,
Да так, что Бог не приведи.
Свой шаг обдумывай глубоко,
Не торопись рубить с плеча
Судьба коварна и жестока
Чуть что, получишь Пугача!

14.
Читаю снова я и снова:
Наука — верная сестра.
Поэт — историк Пугачева
И даже Первого Петра.
Что привело
К нему в соседство
Царя и просто казака?
Искать спасение от бедствий
Привыкла умная рука.
Деревню,
Русскую деревню
Все поднимал на высоту.
Писал размашисто и гневно,
Как барство губит красоту.
Помещик с именем Островский
Попал в кошмарную беду.
Вошел он в книгу
Как Дубровский
У всей России на виду.
У всей России?
Нет, планеты,
О справедливости трубя,
Пошла разгуливать по свету
Героя горькая судьба…
Россия — Азия с Европой.
Другой такой на свете нет
Наш трудный путь,
Наш горький опыт —
Разбег к сиянию побед.

К чему?
Зачем ему все это,
Чья власть не знает берегов?
Зачем искать по белу свету
Сюжеты прозы и стихов?
«Русалка», «Моцарт и Сальери»,
Там «Пир»… во всю
Во дни чумы,
Опять мы что- то
Проглядели.
Ленивы
И не любопытны мы.
Как много тайн в потоке писем,
В заметках малых и больших!
Он собирал, играя, бисер
В просторах наших и чужих.
Как птица вещая в полете,
Как солнце,
Миру просиял.
Он жизнь исследовал, как Гете,
За тайной тайну открывал.
Издалека чужое видел,
На радость сердцу и уму.
За пару строк
Про ночь в Мадриде
Поставят памятник ему!
Не страшно в мире иностранном
Найти невиданный сюжет
Душа папессы Иоанны
Его манит,
Как странный свет.

15.
Его стихи — в летящем снеге,
Стихи в цветах лесных полян,
Передо мной
Опять «Онегин»,
Векам дарованный роман.
Читать нисколько не устану,
Вхожу в главу,
Как в некий грот.
Онегин, Ленский и Татьяна —
Какой продуманный народ!
Читаю кстати и некстати,
Под гул машин и шум листвы:
«Онегин — добрый мой приятель,
Родился на брегах Невы».
Строку светлее не найдете,
Она горит, как серебро.
Недаром сам великий Гете
Ему прислал свое перо.
Сюжет продуман исполинский,
Заветных дум девятый вал.
Недаром пламенный Белинский
Энциклопедией назвал…
Однажды Пушкин был в ударе,
Слетали шутки с языка.
Придумал сказку о гусаре,
Сев на любимого конька.
Мол, пусть для смеха сохранится
Стихов забавный карнавал,

Как наш гусар
Коня скребницей
Очистив, в небе побывал.
Во след за ведьмою серьезно
Парил проворно на метле.
«Эй, сторонись!», —
Кричал он звездам
На чистом русском языке.
Парил, поскольку был в ударе.
Ну, что сказать о молодце?
Отважный парень!
Крепкий парень!
Как раз таким был наш Гагарин
С улыбкой счастья на лице…
Поэт к Отечеству был ласков,
Не уступая никому.
Во след за песнею и сказкой
Спешил к народу своему.
16.
Был Петербург
Столичным градом
И там на Мойке жил поэт.
Стояли книга всюду рядом
На стол лучистый падал свет.
Сидел, склоняясь главой курчавой,
Летящим почерком писал
И сочинял не ради славы,
Не ради дружеских похвал.

К нему с улыбкой приходила
Сама родная Натали.
Она, как солнышко, светила
Ему, сиянием земли.
Читал, как пел, златые строки
Своей волшебнице не раз.
Летели строки в край далекий
И всюду радовали нас.
Пока она главе курчавой
Шептала: «Милый соловей!»
Читали где-то под Полтавой:
«Богат и славен Кочубей».
Высокий лоб она ласкала
Неутомимою рукой.
Волны волну у скал искала,
Невольно став его строкой.
Он помнил берег отдаленный,
Земли полуденной края…
На город каменных балконов
Смотрел,
Тревогу затая.
Не южный видел виноградник,
А город белый
В чутком сне
Стоял на взлете Медный всадник,
Кумир на бронзовом коне.

17.
Повсюду сила молодая
Растет, где русская земля:
«До стен недвижного Китая
От потрясенного Кремля».
Былые вспомнились победы,
Да, сила русская жива!
Нам рабский дух
Давно не ведом,
Как ядра падали слова.
«Так высылайте к нам витии
Своих озлобленных сынов.
Есть место им в полях России
Среди нечуждых им гробов».
Необозримые пространства —
Народной жизни океан.
Для утверждения славянства,
Для возвышения славянства
Он пел
Поэзию славян.
И диктовало вдохновенье
Под гром колес и стук копыт.
«Люблю тебя, Петра творенье.
Люблю твой строгий, строгий вид…
И блеск, и шум, и говор балов,
А в час пирушки холостой
Шипенье пенистых бокалов
И пунша пламень голубой».
Непобедимую вовеки

Он пел громаду
Из громад…
Стихи
Дошли до Человека
В боях за город Ленинград.
Там, по желанию Чуйкова,
На берегу кровавых вод
Взгремело пушкинское слово,
Как зов:
«За Родину вперед!»
Рванули наши в наступленье,
Где на морозе
Кровь кипит.
Был Пушкин там
Бессмертной тенью:
«Люблю тебя, Петра творенье!
Люблю твой строгий,
Стройный вид!»
18.
Сверял по праведным высотам
Он улетающие дни.
Была упорная работа
Большому подвигу сродни.
Искал правдивейшее слово
В работе с хладного утра,
Когда писал про Пугачева
И про великого Петра.
Полным — полно духовной пищи,

Куда проник
Поэта взор.
И Ломоносов,
И Радищев
К нему сошли
С высоких гор.
Наставник редкий взрослым, детям,
Как жить, призвание найти,
Владел он тайнами столетий,
Тысячелетий на пути.
Он знал пути к теплу, к народу
Через метельный ураган.
Он честь берег,
Ценил свободу,
Был высшим светом россиян…
Нес миру песенное слово,
И в этот мир
Светлым — светла
Вошла Наташа Гончарова
Царевной — лебедем вошла.
Ему о ней шумела нива,
Дубрава кронами ветвей:
«В ней все гармония,
Все диво,
Все выше мира и страстей!»
Она стихам явила точку
Такую — краше не найти.
Росли два сына и две дочки —
Четыре праздника
В пути.

К царю приближен и унижен.
Ему ли эта суета?
На Русь
Из города Парижа
Явилась смерть к закату дня.
Была в мундире офицера
И молода,
Умела жить.
Учила правильным манерам,
Как лучше головы кружить.
Она вальсировала славно,
Она в мазурках знала толк…
Держись, Наталья Николаевна,
К вам постучался серый волк.
Храни нетронутым сердечко.
Запоры крепкие готовь,
Иль примет снег
У Черной речки
Поэта праведную кровь…
Зима в окне морозом дышит.
Богат души его запас
Смотрите, люди!
Пушкин пишет
Последний день,
Последний час.
Поэт, всем гулам жизни внемля,
Возвысил слово до небес…
И вдруг, как лес,
Упал на землю,
Широкошумный русский лес…
И прогремел у Черной речки

Проклятый выстрел
На века
И догорел поэт,
Как свечка,
Беда, как море, широка.
Вдова в тяжелые подушки
Бросалась русой головой
Кричала: «Пушкин!
Милый Пушкин!!
Ты не умрешь!!!
Ты мой,
Ты мой…»
19.
Во все года
На первом месте
Был голос истины живой:
«Погиб поэт! — невольник чести,
Пал, оклеветанный молвой».
С таким суровым приговором
Явился Лермонтов в народ.
Стихи сияют метеором,
Покамест жив наш русский род.
«Его убийца хладнокровно,-
Гремят слова —
Точнее нет —
Пустое сердце бьется ровно,
В руке не дрогнул пистолет».
Как были строки эти правы:
«Смеясь, он дерзко презирал
Земли чужой язык и нравы,

Не мог щадить он нашей славы,
Не мог понять в сей миг кровавый,
На что он руку поднимал…»
«Толпой стоящие у трона»,
И вас он судит
Божий суд.
Вас не украсит сень закона,
Ни ложь,
Ни злато
Не спасут.
Не прибегайте же к злословью:
«Оно вам не поможет вновь.
И вы не смоете
Всей вашей черной кровью
Поэта праведную кровь!»
От гневных строк
Дрожали горы.
А там —
Судьбою решено —
Стихами высветил просторы
Поэт цыганский Германо.
Писал, что мстил под Перекопом,
Через Урал
В душе пронес
И с ним «шатался по окопам»,
Измучен голодом и бос.
Ещё не раз
Народ осудит
Врага — убицу вновь и вновь.
Россия сына не забудет

Вовек, как первую любовь…
Дожив до старости глубокой
В прекрасной Франции своей,
Дантес наказан был жестоко
Несчастной дочерью своей.
В день именин она блистала
И вдруг, как гибельный свинец,
Ей правда страшная предстала,
В кого стрелял её отец,
И недоступная веселью
Отныне раз и навсегда,
Закрылась в комнату,
Как келью
Во имя скорбного труда.
Смотрела в угол,
Где иконы.
Из сердца вырывался крик.
И видела
Не лик Мадонны,
А Пушкина ярчайший лик.
Она молилась до рассвета
И видела одно
Всю ночь:
Убийца целился в поэта,
А попадал в родную дочь.
20.
Всему прекрасному основа —
Родимый край,

Народ родной.
Бесценно пушкинское слово,
Где Сороть светится волной.
Стою у пушкинской могилы —
Священной веет тишиной…
Григорий Пушкин —
Правнук милый
Весь день беседует со мной.
Стоим у сада — полисада
И в доме том,
Где жил поэт
Нам от реки плывет прохлада,
Но никакого хлада нет.
Тут весь народ пришел
В движенье,
И веет дружеским теплом,
Тут в память Чудного мгновенья
Стоит скамейка под стеклом.
Ах, задержитесь на немножко!
Восторг прихлынувший безмерн:
На ней,
На ней стояли ножки
Землячки нашей Анны Керн.
Она спешит летучей тенью,
И веет, веет с высоты.
«Я помню
Чудное мгновенье
Передо мной явилась ты».
Прекрасны добрые порывы —
Их надо холить и беречь…

Выходит
Гейченко счастливый
И держит огненную речь:
«Наш Пушкин — чудо,
Совершенство!
Он — солнце!
Гений языка!
Оставил заповедь блаженства
В странице каждой на века!»
Хвала поэту пел Козловский,
А внучка «Паямтник» прочла…
Поэта правнук
В край Орловский
Поехал —
Даль светлым — светла.
Жил в стороне моей с неделю
Бесценный гостьЗабыть нельзя.
Все дни в глаза мои глядели
Живого Пушкина
Глаза!
Его в Орле
Встречали славно:
Он души к солнцу поднимал,
Когда Наталью Николавну
Своей прабабушкой назвал.
Привел Отечеству в угоду,
Чем суть семейная жива.
Что имя Пушкина народу
Принадлежит,
Её слова.

21.
Я снова Пушкина читаю.
Я род старинный раскачал.
Веленьем сердца улетаю
К его началу всех начал.
У нас открытия не редки.
Поют, как прежде, соловьи,
Где жили пушкинские предки
И прапра — прадеды мои.
Мои пахали и косили,
Скотиной полнили дворы.
Его — служили по России
С великокняжеской поры.
У моря где-то жили прусы —
Там тайна рода залегла:
Жил воин Пушка,
Жили русы
И даже Славия была…
Князь Александр в свою дружину
Не зря Алексина похвал
Поэта предок исполином
За Землю Русскую вставал.
Венчал хвалой героя Невский,
Был даже близок, как родня…
У нас Иван Иваныч Ржевский
Жил, ратной славою звеня.
Погиб, спасая град Чигирин,
В наш древний Болхов привезен.
В соборе старом, в горном мире

И сам, и сын
Вкушают сон.
Где Тагино
Кричат кукушки,
Качает ветер провода.
Там храбрый Петр Михалыч Пушкин
Жил в стародавние года.
В карету сядет — и в дорогу,
Во Мценск, ко множеству забот.
В степную даль смотрели строго
Две пушки, стоя у ворот.
Уймись, разбойная стихия!
В Москву дорогу больше нет!
Растет и крепнет мать Россия
В сиянье славы и побед.
Наш путь — Иваны да Иваны.
Погода с огненным дождем.
До трех великих океанов
Дойдем, до Полюса дойдем
О, Тагино!
Ты — свет лучистый,
И Муравьева тут как тут.
Она доставит декабристам
«Во глубине сибирских руд».
Доставит брату Чернышову
И брату милому привет,
Живое пушкинское слово
И дружбы свет,
Великий свет.

Высоких чувств священный трепет,
Любовь и мужество пою:
Она его целует цепи
В суровом каторжном краю.
22.
Под монастырскою стеною
Он крепко спит,
Но он не там.
Он и с тобою, и со мною
В пути по пушкинским местам.
Глядит проворный, как мальчишка,
На золотые купола,
Как будто выбежал из книжки,
Из той, что каждому мила.
Ни на минуту не присядет.
Летит, как ветер на земле…
Катанов Клим,
Мой прапрадед,
Его увидеть мог в Орле.
Поэт курчав и темен ликом
Казалось, что ему мужик?
Но Пушкин был
Во всем великим,
И в малом тоже был велик.
Поклоном на поклон ответил,
Улыбку весело даря.
И тут прапрадед мой заметил:
Лицом он светел,

Как заря…
Дарует Бог
Большие силы.
Растут надежды и мечты.
Где Пушкин жив,
Жива Россия —
Сиянье вечной красоты.
Ничто лукавство Черномора!
Ничто дорожная тоска!
Страна от моря и до моря
Непобедимостью крепка
Картина в памяти хранится
Из книги —
Пушкин на коне.
Над бездной вод летают птицы,
Играет солнце в вышине.
Поэт доныне лугом росным
Идет на пруд,
Заходит в сад.
О нем михайловские сосны
И воды Сороти шумят.
В Орле доныне в разговорах
Живет легенда старых лет,
Как принят был за ревизора
В Малоархангельске поэт.
Когда Лукьянчиково вижу
На речке Оптухе
И тут —
Поэт понятнее и ближе:
Пригорки память берегут.

Какие солнечные виды
Нам снова май нарисовал,
Где жил Ермолов,
Был Давыдов,
И Пушкин, верю, побывал.
Альшанскрой церкви вид усталый,
Графиня Бобринская там
Страницы памяти листала
И льнула к пушкинским годам.
Была той памятью согрета,
Печально думала о нем…
Она молилась за поэта
Вот в этом храме дорогом!
Видений множество в запасе,
И это мне
Дарует свет.
В Альшанской школе,
В первом классе
Явился в жизнь мою
Поэт.
Весна звенела, лед ломая,
Ручьи играли под горой.
Ура!
На праздник
Первомая
Мы шумной двинулись толпой
Как день хорош!
Как мир прекрасен!
Ока сверкает в серебре.
В Альшанской школе

В первом классе
Я встретил строки в букваре.
«Ветер по морю гуляет
И кораблик подгоняет,
Он бежит себе в волнах
На раздутых парусах».
Кораблик сказочный на праздник
Привез под шум пернатых стай.
Кричал какой — то старшеклассник:
«Что стал? Читай! Ещё читай!!!»
Но дальше не было ни строчки.
И я, как в сказочном колце:
Дорогу мне закрыла точка
Со словом «Пушкин» на конце…
В саду отца потом тенистом
Сидел я с книгой золотой:
Увидел в сказке многолистой
Мир, наделенный красотой.
Поплыл по морю — океану
На том же скором корабле —
Я в царство славного Салтана,
К иной не знаемой земле.
Спешил, ни капли не помешкав,
Не зря стремительно вперед.
Где белка щелкает орешки
И даже песенки поет.
С восторгом, помнится, читаю
В саду, в развесистой тени
И я доныне
Вспоминаю

Те удивительные дни.
Гвидона остров из тумана
Встает все краше
Все видней.
К нему по морю — океану
Плывут ватаги кораблей
Народ не в избах
А в палатах
Там ловит шум морской волны
Там бедных нет!
Там все богаты!!!
Законам равенства верны!!!
Не будь ленив,
Ни зол,
Ни жаден,
Спеши добром украсить век
Совет поэта так отраден:
Читая, счастлив человек,
Страниц пленительная стая
Манит на запад и восток.
Живу я, Пушкина читая,
Иду с урока на урок.
24.
Он жив!
Над ним не властны годы.
Звездой горит в полночной мгле.
Стихами Пушкина природа
Красна,

Как роза в хрустале.
Лишь лета, помнится, не стало,
И строки к сердцу,
Как сирень:
«Уж небо осенью дышало,
Уж реже солнышко блистало,
Короче становился день,
Лесов таинственная сень
С печальным шумом обнажалась,
Ложился на поля туман.
Гусей крикливых караван
Тянулся к югу; приближалась
Довольно скучная пора…»
А там —
И осень со двора.
«Зима!.. Крестьянин торжествуя,
На дровнях обновляет путь;
Его лошадка, снег почуя,
Плетется рысью, как нибудь;
Бразды пушистые взрывая,
Летит кибитка удалая;
Ямщик сидит на облучке
В тулупе, в красном кушаке.
Вот бегает дворовый мальчик,
В салазки Жучку посадив,
Себя в коня преобразив;
Шалун уж отморозил пальчик:
Ему и больно и смешно,
А мать грозит ему в окно.»
И вновь весна

Во всю лучами
Пошла играть — и с гор снега
Сбежали мутными ручьями
«На потопленные луга.
Улыбкой ясною природа
Сквозь сон встречает утро года;
Синея блещут небеса.
Ещё прозрачные, леса
Как будто пухом зеленеют.
Пчела за данью полевой
Летит из кельи восковой.
Долины сохнут и пестреют;
Стада шумят, и соловей
Уж пел в безмолвии ночей».
А там опять приходит лето
С большим букетом
На порог…
Какого,
Господи, Поэта
Царь — государь не уберег!
В цветах овраги и опушки,
И в небе пляшет первый гром.
И снова с нами,
С нами Пушкин
С его классическим стихом.
Земля прекрасна и просторна,
В любую пору хороша,
Гул вырос от вершины горной —
О, чудо — русская душа!
Поэта песенная сила

Всех поднимала на крыло,
Когда клеветников России
Громил он яростно и зло.
О, как молва его крылата!
Как дорога во все года.
Россия
Пушкиным богата,
Сильна и вечно молода!
Из старины, как из тумана
Ему сиял Руси восход.
Он слушал в поле
Песнь Бояна
И песнь про Игорев поход.
У речки, верю, ясноликой,
Провидец, даром наделен,
Он чуял гул грозы великой,
И гром победы слышал он.
Он знал:
Для счастья каждый создан
И верил, что настанет век:
Взлетит, неся улыбку к звездам,
Крылатый русский человек!
Вступает Пушкин
В наше время,
Идет по селам, городам
И повторяет:
«Здравствуй, племя
Младое!»
Обращаясь к нам
Где Русь жива,

Там зреют силы,
Заря выходит из-за гор.
Друзей Руслана и Людмилы
Не одолеет Черномор.
Стихи струятся и струятся,
И совершится диво див.
В одну семью соединятся,
И совершится диво див.
В одну семью соединятся
Народы, распри позабыв,
И все тепло и просветленно
Прочтут за дружеским столом.
«У лукоморья дуб зеленый,
Златая цепь на дубе том…»
Я за строкой поэта чудной
Спешу,
Лечу, как в майский сад…
«Ах, обмануть меня не трудно —
Я сам обманываться рад».
2010 — 2011

Василий Михайлович Катанов
Души моей предел желанный. Поэмы
/ В. М. Катанов — Орёл:
ООО Издательский Дом «ОРЛИК», 2014. — 288 с.