Василий КАТАНОВ «Подкова на лугу» Поэма
За рекой Окой на луговине
Листопадом тронуты сады.
Там сидят, качаясь, на рябине
Озорные, шумные дрозды.
Скоро всю кудрявую очистят,
Ярко-алым дождиком шурша,
Хороши рябиновые кисти,
Золотая осень хороша.
За рекой деревня, как подкова,
Прячет лето в пасмурном стогу…
Я иду по выгону и снова
Справиться с волненьем не могу.
Вижу сад, набитый соловьями,
Две ракиты вижу у ворот.
Бородатый, с буйными бровями
Мне навстречу дедушка идет.
«Хочешь сказку?» И садимся рядом.
И не знаю радостней минут.
Он дымит тяжелым самосадом,
Чинит для буланого хомут.
Слушаю. Запомнить все успеть бы,
От испуга, сердце, не дрожи,
Как к сосне кривой слетались ведьмы
И русалки прятались во ржи.
А потом – о том, как было дело…
Старый мир отправили на слом.
Битва тут великая кипела –
Под Кромами битва, под Орлом.
Помнит край рабочие отряды
И пожаров страшную метель.
Пролетали с Выселок снаряды,
На Лаврово сыпалась шрапнель.
Белые не ждали, не гадали, –
Получили здорово взашей.
Казаков червонных помнят дали,
Помнят дали красных латышей.
Помнят день, как будто бы вчерашний,
Эту быль я с детства берегу:
Брата брат во драке рукопашной
Заколол на Шаховском лугу…
Ясный день стоит над нашим краем.
Дали удивительно чисты.
Ну а мы в чапаевцев играем,
Гомоним опять до темноты.
Месяц поднимается над садом,
Собирает звездную семью.
Мы – в разведке,
Мы лежим в засаде,
Бой ведем за Родину свою.
Поутру нам спится, крепко спится.
Сад листвой лопочет на ветру.
На пороге зайчик золотится…
К нам
война
приходит
поутру.
Мама, мама… Ты белее мела,
От горючих слез промок платок,
И в руке, до локтя загорелой,
Вновь дрожит отцовский узелок.
Не вчера ль сугробы к нашей хате
Подходили равные стогам.
А отец в широком маскхалате
Полз по финским каменным снегам?
Не вчера ли вымолить у бога
Ты старалась мирную судьбу?
Вновь отцу – военная дорога,
Да ему ли только одному!
Над рекой с лозовыми кустами,
Над соломой крыш притихших сел
Самолеты с черными крестами
Пролетают с гулом на Орел.
Клонятся к земле колосья хлеба,
Вздрагивает роща и гора.
Бьют зенитки, и ночное небо
Обыскать спешат прожектора.
Бабка Настя поновленье света
Предвещает, нагнетая страх:
«Не слыхали? Есть младенец где-то,
Говорит на разных языках.
Не простой младенец. Послан богом.
А еще видали в небе крест…»
Тучей пыль клубится по дорогам –
Едут люди вдаль от отчих мест.
Маме почтальон кричит: «Эй, Шура!
Вот читай и не горюй… Живой!»
На письме: «Проверено цензурой».
А в письме – поклон с передовой.
А потом – ни писем, ни приветов,
В дом взрывная катится волна.
Даль туманом осени одета,
Пушечной пальбой потрясена.
От войны хоронимся в подвале:
Каменные своды, низкий пол.
За Кромами танки
Фронт прорвали,
Движутся колонной на Орел.
В город вихрем думали ворваться,
Но раздался выстрел – грянул бой.
Лес Драгунский начал отбиваться:
Вспыхнул первый танк,
За ним – второй.
Третий дымом поле занавесил,
Пламенем еще один одет…
Краток бой, но он – легенда леса,
Детства моего далекий свет.
Детство… В поле сумрачно и вьюжно.
Сад скрипит все яростней и злей.
Кто стучит? Чей голос там недужный?
Это снова нищий у дверей.
Что подать? И хлеба нет ни крошки,
И в пустынном хлеве тишина,
И ведро последнее картошки
Бережем к весне – на семена.
За окном исходит вьюга воем,
Ищет щели, ставнями стуча…
Вот проходят люди под конвоем,
Еле-еле ноги волоча.
Как они работают? Не знаю.
И вернется ль кто из них домой?
Школа наша тихая, родная
Стала им последнею тюрьмой.
Взятых в плен под Ельнею и Вязьмой
По ночам овчарки сторожат.
Палачи устраивают казни –
То и дело выстрелы гремят.
От тяжелых дум не взвидишь света:
День и ночь над школой смерть кружит…
Неужели и отец мой где-то
На соломе лагерной лежит?
И отцу была б такая доля,
И ему бы зори отцвели,
Но вели колонну через поле –
Он бежал, ищейки не нашли…
Старый сад потоптан и поломан:
От беды попробуй уберечь,
Если всюду окрики и гомон,
Режет слух чужая, злая речь.
Проплывают тучи надо мною,
Не прошить их тонкому лучу,
Я шагаю вслед за бороною,
На лошадку тощую кричу.
Дедушка, надломленный кручиной,
В горницу за лыками идет,
Учит лапти плесть и жечь лучину;
Бабушка, как встарь, холстины ткет.
Бабушка ведет меня в Лаврово,
Льется, льется тягостный мотив:
Затевают там молебны снова,
Клуб колхозный в церковь обратив.
Машут, машут ангелы крылами…
Я смотрю, растерянный пострел.
А людей в деревне за Кромами
В это утро гонят на расстрел.
Мальчугана в латаной рубашке
Валит в яму кованый сапог.
У солдата-палача на пряжке
Врезаны три слова: «С нами бог».
Спит земля, забитая снегами,
Студит ветер старую избу…
Я смотрю тревожными глазами,
Как лежит мой дедушка в гробу.
Дедушка Матвей, я старым стану,
Отбушует молодость в крови,
Вспоминать вовек не перестану
Руки работящие твои.
Смертный час и мне судьбой назначен.
Пусть же погорюют обо мне,
Как вот я сейчас стою и плачу
Над тобой в морозной тишине.
Выбрал ты последнюю дорогу
На Альшань, за речку, на погост…
А ведь нам осталось ждать немного:
Близок праздник августовских звезд.
Мы его встречали в Суходоле,
На траве росистой, на узлах.
Укрывает нас ржаное поле
И сырой ракитовый овраг.
Ночь гремит последнею пальбою,
Пулемет работает вдали…
Мы ушли!
Ушли из-под конвоя.
На чужбину нас не увезли.
Мы домой вернулись. Но от дома
Нам остался каменный порог.
Видно, жарко вспыхнула солома,
Когда крышу факельщик поджег.
Рухнула в золу труба печная.
Ну и что же, хоть амбар-то цел…
Проезжают пушки, громыхая,
Взяв багровый запад на прицел.
«Ранен тяжело», – письмо летело
На Фоминку в мокрый снегопад.
Мать прочла – от горя побледнела,
Говорил я что-то невпопад.
Горевали вместе мы. А рядом
Тетка Анна в крике изошла…
И плыла луна над редким садом,
Будто похоронная, плыла.
Не могу дивить тебя, товарищ,
Озорным, причудливым стихом:
Слишком больно сердцу от пожарищ,
От летящих судеб кувырком.
Нас нередко в играх заносило
В страшный мир снарядов и гранат,
И косила взрывчатая сила,
Как траву зеленую, ребят.
Золотое время листопада…
Я же не найду от горя слов;
За канавой грохнули снаряды –
Подорвался Вася Прыгунов.
Ни в полях, ни в перелесках края
Не закрыть мне память на засов.
«Смерти нет… Нет, я не умираю…» –
Шепчет глухо Алексей Ершов.
На моих глазах Шелаев Мишка
С криком: «Пристрелите!» – умирал…
Падали и падали мальчишки,
Обнимая дымный краснотал.
… Было нам в ту пору по тринадцать,
Были мы в пилотках, как бойцы.
За любое дело рады браться,
Лишь бы подхвалили нас отцы.
И еще мне то припомнить надо,
Как без всякой платы, задарма
Дед Петрович с плотницкой бригадой
Возводил фоминские дома.
Он и нам построил. За обедом,
Чаркой сполоснув щербатый рот,
Заводил знакомую беседу
Про Сибирь
И грозный пятый год…
Топоры стучали. Снова кровли
Вырастали густо на лугу,
На земле моей, политой кровью…
Разлюбить
такую
не могу!
Из книги: Василий КАТАНОВ Даль моих полей: Стихи. М. Современник. 1980. С. 82-90.
