Владимир Перкин ВЫСОКИЙ ДЕНЬ

 

Солнечная гора

 

Я восхожу на Солнечную гору.

Географ милый, губы не криви:

Её на картах нет,

Она закрыта взору,

Лишь солнцу яркому открыта и любви.

 

Круты её скалистые отроги.

Остра её гранитная гряда.

И нет наверх ни тропки, ни дороги,

Но я иду,

Но я спешу туда!

 

Я восхожу на пик её высокий,

Избиты ноги, кровь из-под ногтей.

Но путь всё выше,

И всё ближе сроки,

Когда на светлой встану стороне.

 

Взгляну вокруг свободно и широко –

В грядущее, в прошедшие года.

И даже то, что недоступно оку,

В тот миг с горы увижу без труда.

 

Пусть  на пути и камни и обвалы,

Пусть пропасть, и запруда, и ск5ала.

Но хлынет свет – и тьмы как не бывало,

Растает мрак, развеется зола.

 

Всё выше я, и воздух всё прозрачней.

Наветы, прочь!

Долой враньё и гнусь!

И с каждым шагом

Становлюсь я зрячей –

Мне всё видней

Твоё величье, Русь!

 

Я восхожу на солнечную гору,

Мне виден пик сияющий уже.

«Да где она?» — вы спросите с укором.

Отвечу вам:

Она в моей душе.

 

Прадед

 

А прадед мой с весёлою душою,

Как мне молва об этом говорит,

Пчёл разводил и пасекой большою

В округе был изрядно знаменит.

 

И, говорят, порою медосбора,

Лишь наступала сладкая страда,

Стол выносил на улицу, которой

Весь люд окрестный хаживал тогда.

 

Он запросто угащивал любого.

— А ну, вкуси! – и чашу подносил

Янтарного, ядрёного, хмельного –

В ответ же песню, сказочку просил…

 

Так говорят.

И нет причин не верить,

Когда и мне так хочется порой,

Навстречу всем распахивая двери,

Народ честной зазвать к себе домой.

 

Чтоб песни пелись, сказки говорились,

Чтоб пол дрожал от пляски огневой

И звёзды в небе пчёлами роились,

Бесшумно мчась над самой головой.

 

 

***

 

Зазвучала, печаля, радуя –

Словно в дом ворвалась весна!

… Я услышал песню по радио,

И… по-русски пелась она.

 

И душа, эту песню слушая,

Всё наслушаться не могла,

Как она, словно гостья лучшая,

Шелестела, светлым-светла.

 

И замолкла пред ней безличная,

Громыхавшая день-деньской,

Вся заморская, заграничная –

И не принятая душой.

 

***

 

Этот день – он в памяти сотрётся,

И уйдёт неведомо куда.

Ветер рыжий,

Бешеное солнце,

Шалая бурливая вода.

Лишь одно останется навеки:

Аромат настоенный лесной,

Капельки, упавшие на веки

Спящего солдата под сосной.

И ещё останется со мною

Этот сон, щемящий, как весна,

Про того солдата под сосною, —

Может быть, пришедшего из сна.

 

 

***

 

Средь огня и яростного грома

Мчится шар наш в бездне ледяной.

Всё живое тянется к живому –

Это, друг, замечено не мной.

 

Всё вокруг, что плачет и смеётся,

Дышит, умирает и растёт, —

Нашими собратьями зовётся,

Нас своими братьями зовёт.

 

Да и как иначе-то, подумай,

Если там, в космической дали,

Во всемирной пустоте угрюмой,

Может, больше нет такой земли.

 

Как же не жалеть нам, друг мой, птицу,

Рыбу, зверя, травы и леса:

Ведь они – живущего частица

И с надеждой смотрят нам в глаза.

 

В походе

 

Вороны

Програяли, прокаркали,

Разделила поле

Первая межа.

Жёны русские

Глаза проплакали:

Собираются в поход мужья.

Протрубит за дальним поворотом

Рог,

Изогнутый, как половецкий нож,

Очи ясные застелет поволока –

Станут очи тёмные, как ночь…

 

Ах, Бояне, ветер тот утих.

Отчего же прошлое проснулось,

Отчего непрошенно коснулось

Гуселек яровчатых твоих?..

 

Мы идём,

Сбиваем сапогами

Белые метёлки ковыля.

Грай вороний виснет над полями,

О беде старинной говоря…

 

Отчего мне видится всё это –

Русичи, идущие в поход,

Песня их, летящая к рассвету,

Что о нас, шагающих, поёт?

Вот она летит над головами,

Медленно восходит на подъём.

Кажется, что песню эту сами

Голосами

Хриплыми поём.

 

В блиндаже Горбатова

 

Взгляни в туманное оконце,

На миг дыханье затаи,

Какой простор, какое солнце

Тебе откроется вдали!

 

Кто знает, может быть, когда-то

И он здесь так же замирал,

России верный сын Горбатов,

Её бессонный генерал.

 

И, может быть, за далью синей,

В пороховом густом дыму

Страна бескрайняя – Россия

Отсюда виделась ему.

 

И взлётом дерзости крылато,

Быть может, полнило всего,

И та святая месть солдата

Вскипала в сердце у него.

 

И, покоряясь чувством этим,

Исполнясь ярости, огня,

Пошли отсюда роты третьей,

И грозно двинулась броня…

 

Гляжу в оконце я. Быть может,

В те дни июля загляну.

Один лишь «Кировец» тревожит

Могучим рыком тишину.

 

Но отчего так сердце бьётся,

И холод, точно к горлу нож?

Как в этом рёве отдаётся

Мотора танкового дрожь!

Блиндаж…

Туманное оконце

В сырой холодной полумгле…

Как будто маленькое солнце,

Горят тюльпаны на столе.

 

 

***

 

Медленно вращаются радары

В голубой прозрачной полумгле.

Колебанья, шорохи, удары

Лампами мигают на столе.

 

Самолёт ли в воздухе залётный –

И мембрана чуткая гудит.

Индикатор лампочкой зелёной

В ночь густую пристально глядит.

 

Днём и ночью, не переставая,

Светятся экраны в полумгле.

Вертятся радары, придавая

Нужное вращение Земле.

 

В атаке

 

Атака много значила,

Не раз комроты наш

Ломал и вновь затачивал

Зелёный карандаш.

И всякий раз, не реже,

Талантом нас смутив,

«Атланты небо держат» —

На новый пел мотив.

И вот уже по знаку

Ракета пролилась.

И вот уже в атаку

Вся рота поднялась.

Рывок… нажал гашетку…

Нажал… и вновь рывок.

За деревце, за ветку,

За куст, за бугорок.

И в том бою негромком,

В том правдашнем бою,

Я в старую воронку

Свалился на бегу…

Какого миномёта

Здесь молния прошлась?

А песня та, комроты,

Мне по сердцу пришлась.

И пусть в глазах туманно

И слёзы на ветру.

Но я – Атлант, я встану

И небо подниму.

 

Встреча

 

Им недавно шинели выдали –

Ничего ещё парни не видели,

Представляете, ничего.

И погоны у них похожи

На младенческие ладоши –

Нет и пятнышка одного.

 

Мы идём, их вниманьем балуя,

И обстрелянные, и бывалые,

И любой на язык остёр.

Ведь у нас на правом погоне

Тёмный след, как мозоль на ладони,

Автоматный ремень натёр.

 

***

 

Какой-то тишью похоронной

Лесок весенний обуян –

Ни свиста в нём, ни перезвона,

А раньше было – океан.

 

Что за концерты в нём давались!

Знай только слушай да смотри.

Куда синицы подевались?

Куда исчезли соловьи?

 

О, лес мой, песельник кудлатый,

Что смолк твой добрый разговор?

Неужто ядохимикаты

Твой дружный умертвили хор?

 

Весна – в сияющей короне.

А тут – безмолвие – свинцом.

Одно лишь карканье воронье –

Как будто бы над мертвецом.

 

***

 

Умер Рубцов…

Тридцати пяти лет.

Кто он?

Откуда явился?

Какой он?

Прах беспощадно его беспокоя,

Тщимся узнать всё до малых примет…

 

Прасолов умер…

Нелепый конец!

Снова газетною быстрой строкою

Мы взволновались:

Откуда, какой он,

Этот так рано погибший певец?

 

Чья теперь очередь?

Кто упредит,

Сделает шаг невозвратный по склону

И на себя взор толпы благосклонный,

Взор мимолётный её обратит?..

 

Но неужель так устроен наш свет –

В прахе презренном ли,

В звёздной ли пыли?

Не для того ль, чтоб тебя полюбили,

Ты погибаешь до срока, поэт?

 

 

***

 

У родника в степи сухой

Стекла осколки –

И не ступить босой ногой

По тропке колкой.

 

В просторном солнечном лесу

Сосну срубили –

Живую светлую красу

Шутя убили.

 

С какой-то яростью слепой,

О, человече,

Ты роешь яму под собой,

Ты всё калечишь.

 

Уняв воинственную дрожь

Крутого века,

Не слишком поздно ли поймёшь,

Что сам – калека?

 

 

***

 

Век от века в горечи рябиновой

Обжигают, будто бы пургой,

Сын отца, любимая любимого,

Дорогого самый дорогой.

 

Ах, удар с оттяжкою упругой!

Вот она, доверчивая грудь.

В сердце распахнувшееся друга

Кулаком так просто садануть.

 

Это ведь не недруга, который

Наглухо застёгнут, как медведь,

Да ещё к тому же виден норов –

Может сам нечаянно задеть…

 

Вот он, ключ к загадке окаянной!

Неужели до скончанья дней

Самых милых, близких и желанных

Будем мучить мы всего больней?..

 

 

Совесть

 

Звезда упала, шорохом задета,

Летит, пылая, в бездне голубой.

За всё должны платить мы в жизни этой

Призванием

характером,

судьбой.

 

Вчера ты, скажем, был не в лучшем виде

И словом, точно топором рубил.

Кого-то нежелаючи обидел,

Кого-то ненароком оскорбил.

 

А нынче вот бесчестному поступку

Потрафил – это всё, мол, трын-трава.

Но совесть даже малую уступку

Нам не прощает, тем-то и жива.

 

Она отплатит поздно или рано

Огнём, который душу опалит,

За нанесённую тобой кому-то рану,

Пусть рана та уже и не болит.

 

 

Старинные слова

 

Они во мне звучат едва-едва,

Старинные, забытые слова,

Как некогда, в иные времена:

Долонь, десница, рыя, рамена.

Откуда? Я не знал их никогда.

Так в ночь глухую стонут провода,

Вода шумит, и лебеди кричат –

Вот так слова старинные звучат.

Откуда? Нет ответа и не жди.

Они в твоей, они в моей груди

Лежат, как зёрна в темноте земли.

Вот проросли – и сердце обожгли…

 

***

 

Ночь плывёт, прохладою дыша,

Величаво небо надо мною.

Что же так встревожена душа

Перед этой красотой земною?

 

Что ты взволновалась так, взвилась,

Словно чуя вечную разлуку,

Словно вижу всё в последний раз

И всему тяну, прощаясь, руку?

 

Встану у ракитова куста,

Загляжусь на гаснущее пламя.

Всё дороже сердцу красота,

Всё тревожней за неё с годами.

 

Жаворонок

 

Что его в такие выси гонит?

Чтобы там, на гребне вышины,

Целый мир узреть, как на ладони,

А не только кустик бузины?

 

Или, может, маленький кудесник,

Птичьим сердцем понял он давно,

Что не сам он главное, а песня,

Только ей остаться суждено.

 

***

 

Когда вокруг развал, неразбериха,

Всё кувырком летит под «улю-лю»,

Как хорошо припасть к земле

И тихо

В любви признаться Родине:

«Люблю…

 

Люблю… Люблю…

Любить не перестану,

Какой бы ты не вверилась судьбе,

Какому бы крутому испытанью

Ты ни подверглась –

Верую тебе!

 

Пусть кое-кто угрюмо хмурит брови

И проклинает этот горький час.

Знай:

Мы тебя спасём

Своей любовью,

А ты спасёшь

Своей любовью

Нас».

 

 

 

Произведения из книги: Перкин В.П. «Солнечная гора. Стихотворения и лирические поэмы. Москва, 1998. – 476 стр.