Публикации

У Пушкина есть будущее ещё и потому, что первый в истории России поэт, ставший народным, не может быть своим народом забыт. И если предки поэта — весь народ, то и потомки его — тоже. Наша память — его отчина, и пусть она будет всегда прекрасной, такой, какой он достоин.

Когда читаешь приключенческие повести Николая Томана, напряжённо следя за тем, как их герои распутывают сложные психологические загадки, которые ставит перед ними жизнь, всё время сознание тревожит одна и та же назойливая мысль: откуда автор знает столько? Ведь он совершенно свободно, как подлинный хозяин, ориентируется во многих совершенно различных областях новейших знаний. В электронике и криминалистике, в сложнейших деталях преследования и поимки вражеских агентов и в сапёрном деле. Вместе со своими героями он раскрывает телевизионное устройство в штабе армии, по которому просачиваются к противнику сведения о перегруппировках наших войск, и с такой же доказательностью рассказывает в повести «Именем закона», как сотрудники московской милиции с помощью меченых атомов разоблачают крупные махинации дельцов в промышленности и торговле Подмосковья. Творчество Н. Томана идет от большой, насыщенной жизни, оно типично для рождения всей советской литературы.

«Как скоро садишься писать с мыслию, что это для детей, — сетовал в 1860 году И. А. Гончаров в письме к Майковым, — не пишется, да и только. Надо забыть это обстоятельство… Можно писать для них ненарочно, не думая о том. Например, Тургенев, не стараясь и не подозревая ничего, написал свой «Бежин луг» и некоторые другие вещи — для детей…»

На самом деле, написанные для детей «ненарочно» произведения Тургенева вошли в круг детского чтения вовсе не случайно. Детская литература волновала творческое воображение писателя до конца его дней наряду с проблемой «отцов и детей», с его постоянными «заботами о молодом поколении, о наших сменителях: как бы им помочь своею опытностью и т. д.»

Проснулся я от странного ощущения, что вроде кто-то незнакомый наблюдает за мной, и некоторое время в ленивом полусне силился догадаться, что бы это такое могло быть.

И неожиданно меня увлекла мысль, что пробуждение – это удивительное и странное состояние. Вдруг всем существом своим начинаешь едва чувствовать отделение от бескрайней тьмы небытия. Состояние, смутно похожее на ту картину, когда из-за горизонта начинает чуть высвечивать еще не взошедшая полная луна. Сначала, как слабым светом, очерчиваются твои едва различимые пределы – где-то вокруг, дальше и выше тебя. Потом просыпаются отдельные ощущения (они начинают вспыхивать одно за другим, как зажигаются ряды ламп в большом темном зале): вдруг начинаешь чувствовать тепло ступни, утомление прижатого локтя или плеча, знакомую всем утреннюю истому.

На старости лет дали мне, как ветерану войны, уютную комнатку в микрорайоне, недалеко от новой больницы, куда кладут будущих матерей. Улица здесь очень оживлённая. К большому серому зданию то и дело подкатывают машины «скорой помощи», автобусы, а то и такси, из которых молодые люди выводят своих изрядно располневших и подчас напуганных жёнушек. И затем каждый вечер приезжают к ним наведываться, стоят возле окон, машут руками, что-то кричат.

Я обычно хожу мимо них в булочную и невольно тоже волнуюсь, вспоминая прошлое, свою молодость.

С одним из молодых людей мне удалось познакомиться. Зовут его Серёжа, работает он слесарем на «Химтекстильмаше». Ему приходится ездить через весь город, но он не унывает. Опечалил его лишь карантин из-за гриппа, неожиданно объявленный в больнице.

В писательских справочниках, фундаментальных биобиблиографических указателях об Алексее Резапкине, помимо фамилии, года рождения и названий авторских книг, не встретишь ни слова. Что это? Излишняя скромность? Последствия некоей политической опалы? Попытка предать забвению, как будто и не было вовсе такого человека? Нет, был такой русский поэт, и были его стихи. В годы войны горячей строкой он поднимал дух бойцов и мирных жителей, укреплял веру в победу, звал на бой и на ударный труд.

Алексей Алексеевич Резапкин родился в 1905 году в селе Каргашино Спасского уезда Тамбовской губернии. Селение это можно было отнести к разряду средних для чернозёмной полосы – по данным «Списка населённых мест Тамбовской губернии» (1866) состояло из 154 дворов и насчитывало 1108 жителей. Имелись здесь тогда церковь, мельница, лесопильный завод… Это, кстати, малая родина Героя Советского Союза В.И. Чадайкина, учёного и педагога, инженера морского флота Л.П. Андронова, краеведа И.И. Дубасова.

Орёл – город литературный. А в таком городе, естественно, едва ли не каждый дом приметен, а то и просто замечателен для литературной истории. Здесь жил тот или иной писатель, здесь учился, сюда приносил в редакцию газеты первые стихи, а сюда спешил на встречу со столичными знаменитостями… Удивительно, но на карте Орла практически каждая точка так или иначе связана с историей русской литературы. Взять, например, даже областную больницу. Нет, не только извечные хвори-недуги вели сюда писателей-орловцев. Один из них на рубеже 1950-х – 1960-х годов работал хирургом. Георгий Михайлович Шумаров, будущий маститый прозаик, член Союза писателей СССР и Союза российских писателей…

Вечером, трудно и неловко залезая на печку, долго ворочаясь там, она, будто оправдываясь перед кем, постоянно говорит:

— А куда мне утром рано вставать? Детей нету – в школу провожать не надо…

Уснуть для неё – целое мучение: болит голова, поясница, ноют, ломят старые кости, что-то постоянно давит на грудь, — часто она вскрикивает, бормочет по ночам, опять забывается, засыпает лёгким тревожным сном.

— А много ли старому надоть. Прикорнул часок, другой и довольно, — тихо и ласково говорит она.

Высохшее, но когда-то красивое лицо, большие, будто вдавленные вовнутрь, глаза её тоже испускают ласку и доброту. По утрам она затапливает печку, и в чистом уютном доме начинает пахнуть дымом, очищенной картошкой, которую она готовит к завтраку, выносит корм курам, корове, проворно протирает и так чистые полы, подоконники, лавку. Чистота и порядок в доме необычайные. Стены аккуратно оклеены цветастыми весёлыми обоями, на стенах множество простеньких, вставленных в самодельные рамки, картин, маленьких и больших зеркал, — должно быть, в молодости она любила смотреться в них.

Можно ли быть солидным функционером правящей партии и одновременно сказочником? Каждодневно звать народные массы на строительство новой жизни – и сочинять полуфантастические истории? Требовать с подопечных идеологической верности и тут же придумывать некую фею, волшебной палочкой рисующую светлое будущее?

Казалось бы, политика и сказки – понятия несовместимые (если, конечно, не иметь в виду политиков-демагогов). Но вот исторические изыскания помогли найти в не таком уж далёком прошлом настоящего идеолога-сказочника. Им оказался руководитель агитационно-пропагандистского отдела в Орловском губкоме РКП(б) первой половины 1920-х годов Михаил Францев. Он же – автор нескольких книг для детей, изданных в те годы в Орле.