Публикации

Когда читаешь приключенческие повести Николая Томана, напряжённо следя за тем, как их герои распутывают сложные психологические загадки, которые ставит перед ними жизнь, всё время сознание тревожит одна и та же назойливая мысль: откуда автор знает столько? Ведь он совершенно свободно, как подлинный хозяин, ориентируется во многих совершенно различных областях новейших знаний. В электронике и криминалистике, в сложнейших деталях преследования и поимки вражеских агентов и в сапёрном деле. Вместе со своими героями он раскрывает телевизионное устройство в штабе армии, по которому просачиваются к противнику сведения о перегруппировках наших войск, и с такой же доказательностью рассказывает в повести «Именем закона», как сотрудники московской милиции с помощью меченых атомов разоблачают крупные махинации дельцов в промышленности и торговле Подмосковья. Творчество Н. Томана идет от большой, насыщенной жизни, оно типично для рождения всей советской литературы.

«Как скоро садишься писать с мыслию, что это для детей, — сетовал в 1860 году И. А. Гончаров в письме к Майковым, — не пишется, да и только. Надо забыть это обстоятельство… Можно писать для них ненарочно, не думая о том. Например, Тургенев, не стараясь и не подозревая ничего, написал свой «Бежин луг» и некоторые другие вещи — для детей…»

На самом деле, написанные для детей «ненарочно» произведения Тургенева вошли в круг детского чтения вовсе не случайно. Детская литература волновала творческое воображение писателя до конца его дней наряду с проблемой «отцов и детей», с его постоянными «заботами о молодом поколении, о наших сменителях: как бы им помочь своею опытностью и т. д.»

Проснулся я от странного ощущения, что вроде кто-то незнакомый наблюдает за мной, и некоторое время в ленивом полусне силился догадаться, что бы это такое могло быть.

И неожиданно меня увлекла мысль, что пробуждение – это удивительное и странное состояние. Вдруг всем существом своим начинаешь едва чувствовать отделение от бескрайней тьмы небытия. Состояние, смутно похожее на ту картину, когда из-за горизонта начинает чуть высвечивать еще не взошедшая полная луна. Сначала, как слабым светом, очерчиваются твои едва различимые пределы – где-то вокруг, дальше и выше тебя. Потом просыпаются отдельные ощущения (они начинают вспыхивать одно за другим, как зажигаются ряды ламп в большом темном зале): вдруг начинаешь чувствовать тепло ступни, утомление прижатого локтя или плеча, знакомую всем утреннюю истому.

На старости лет дали мне, как ветерану войны, уютную комнатку в микрорайоне, недалеко от новой больницы, куда кладут будущих матерей. Улица здесь очень оживлённая. К большому серому зданию то и дело подкатывают машины «скорой помощи», автобусы, а то и такси, из которых молодые люди выводят своих изрядно располневших и подчас напуганных жёнушек. И затем каждый вечер приезжают к ним наведываться, стоят возле окон, машут руками, что-то кричат.

Я обычно хожу мимо них в булочную и невольно тоже волнуюсь, вспоминая прошлое, свою молодость.

С одним из молодых людей мне удалось познакомиться. Зовут его Серёжа, работает он слесарем на «Химтекстильмаше». Ему приходится ездить через весь город, но он не унывает. Опечалил его лишь карантин из-за гриппа, неожиданно объявленный в больнице.

В писательских справочниках, фундаментальных биобиблиографических указателях об Алексее Резапкине, помимо фамилии, года рождения и названий авторских книг, не встретишь ни слова. Что это? Излишняя скромность? Последствия некоей политической опалы? Попытка предать забвению, как будто и не было вовсе такого человека? Нет, был такой русский поэт, и были его стихи. В годы войны горячей строкой он поднимал дух бойцов и мирных жителей, укреплял веру в победу, звал на бой и на ударный труд.

Алексей Алексеевич Резапкин родился в 1905 году в селе Каргашино Спасского уезда Тамбовской губернии. Селение это можно было отнести к разряду средних для чернозёмной полосы – по данным «Списка населённых мест Тамбовской губернии» (1866) состояло из 154 дворов и насчитывало 1108 жителей. Имелись здесь тогда церковь, мельница, лесопильный завод… Это, кстати, малая родина Героя Советского Союза В.И. Чадайкина, учёного и педагога, инженера морского флота Л.П. Андронова, краеведа И.И. Дубасова.

Орёл – город литературный. А в таком городе, естественно, едва ли не каждый дом приметен, а то и просто замечателен для литературной истории. Здесь жил тот или иной писатель, здесь учился, сюда приносил в редакцию газеты первые стихи, а сюда спешил на встречу со столичными знаменитостями… Удивительно, но на карте Орла практически каждая точка так или иначе связана с историей русской литературы. Взять, например, даже областную больницу. Нет, не только извечные хвори-недуги вели сюда писателей-орловцев. Один из них на рубеже 1950-х – 1960-х годов работал хирургом. Георгий Михайлович Шумаров, будущий маститый прозаик, член Союза писателей СССР и Союза российских писателей…

Вечером, трудно и неловко залезая на печку, долго ворочаясь там, она, будто оправдываясь перед кем, постоянно говорит:

— А куда мне утром рано вставать? Детей нету – в школу провожать не надо…

Уснуть для неё – целое мучение: болит голова, поясница, ноют, ломят старые кости, что-то постоянно давит на грудь, — часто она вскрикивает, бормочет по ночам, опять забывается, засыпает лёгким тревожным сном.

— А много ли старому надоть. Прикорнул часок, другой и довольно, — тихо и ласково говорит она.

Высохшее, но когда-то красивое лицо, большие, будто вдавленные вовнутрь, глаза её тоже испускают ласку и доброту. По утрам она затапливает печку, и в чистом уютном доме начинает пахнуть дымом, очищенной картошкой, которую она готовит к завтраку, выносит корм курам, корове, проворно протирает и так чистые полы, подоконники, лавку. Чистота и порядок в доме необычайные. Стены аккуратно оклеены цветастыми весёлыми обоями, на стенах множество простеньких, вставленных в самодельные рамки, картин, маленьких и больших зеркал, — должно быть, в молодости она любила смотреться в них.

Можно ли быть солидным функционером правящей партии и одновременно сказочником? Каждодневно звать народные массы на строительство новой жизни – и сочинять полуфантастические истории? Требовать с подопечных идеологической верности и тут же придумывать некую фею, волшебной палочкой рисующую светлое будущее?

Казалось бы, политика и сказки – понятия несовместимые (если, конечно, не иметь в виду политиков-демагогов). Но вот исторические изыскания помогли найти в не таком уж далёком прошлом настоящего идеолога-сказочника. Им оказался руководитель агитационно-пропагандистского отдела в Орловском губкоме РКП(б) первой половины 1920-х годов Михаил Францев. Он же – автор нескольких книг для детей, изданных в те годы в Орле.