Проза

В дальний лес весна приходит позже, чем в шумный город. В парках черёмуха цветом своим нас уже вовсю дурманит, а здесь почва едва просохла и листочки на ветках только наметились. Идёшь, идёшь по хрустящему валежнику – нет в лесу жизни, лишь редкими мелкими осколочками она о себе знать даёт. Вот птичий говор на опушке вспыхнул и замолк смущённо, букашка какая-то тихо в корнях закопошилась и замерла, словно не веря, что весна уже вздохнула над лесом. Прохладно и пустынно в тёмном дубняке.

Но вдруг среди влажной чащобы – муравейник. Крепенький такой, ростом с добрых полметра. И весь пышет сухой, по-летнему тёплой землицей: прогрело его солнышко, прорвавшееся сквозь прозрачные кроны, ветерок майский обдул.

Люди, сосны и снег

Дымное солнце подняло свой горб над лиловым гребнем дальнего бора. И сразу смешались все краски: серые сугробы стали розоватыми, чёрные тени излились фиолетовым, еловые лапы приобрели бурый, коричневый оттенок, а к припорошенным шинелям убитых вплотную прильнул синий сумрак. В овражках, воронках он ещё был густым, но держался недолго и, голубея, таял и таял.

Беклемишев зажмурился: солнце ослепляло. Он отвернулся и открыл глаза. Прямо перед ним, поперёк накатанной, отблескивающей снежной дороги лежал могучий ствол, раскидавший по сторонам и под себя узловатые сучья.

Где-то, невидимый сейчас из-за упавшей сосны, лежал рубеж — узкие окопчики, выдолбленные в мёрзлой земле, оружие, обрывки амуниции, разбитые снарядные ящики и трупы тех, с кем ещё ночью — нет, даже на рассвете — Беклемишев отстреливался от набегавших автоматчиков, отбивался гранатами и кричал, исступлённо, не думая, что кричит.

Да, ещё тридцать-двадцать минут назад он, сержант Беклемишев, в последний раз поднял горстку своих людей — братьев Першиных-пулемётчиков, пэтээровца Кузина, стрелков Недругайло, Яснова и Агаджиева, санитара Бачейко и, вскинув автомат, повёл их к опушке навстречу широкой цепи немцев, не спеша двигавшейся со стороны узкой заснеженной ленты шоссе.

МЕНЕДЖЕР

Рассказ

Моё имя ни о чём не говорит. Тем более, что и повествую я от первого лица. К чему вам моё имя?..

«От первого лица» … Хм… Странно это слышать от меня – типа, видящего ЕГО чуть ли не ежедневно… Греховно воображать себя первым лицом, дорогие мои!

Начинал я, как и все, со всякого рода открыток и валентинок. Наша скромная контора находилась далеко не в Лапландии и не на каком-нибудь облаке, как многие это думают. Всё намного серьёзнее и к романтике никакого отношения не имеет. Офис не сверкал белизной почтовой корреспонденции, не благоухал ароматом сургучной смолы – мы шли в ногу со временем и были асами в области офисной техники.

Рутинной нашу работу назвать может лишь человек, замешанный на тесте слёзного пессимизма – мне кажется, что в любом деле можно найти много интересного, даже если это и каменоломня.

РАССКАЗЫ

Скарлетт и русский Профессор

Посвящается Владимиру Михайловичу Мунипову

Самолёт покинул Шереметьево и постепенно набрал высоту. Стюардессы стали развозить напитки. Профессор решил, что небольшая порция красного вина поспособствует аппетиту после прохождения паспортного контроля, таможни и ожидания вылета. Захотелось «остановиться, оглянуться», как писал один из современников.

Время выдалось неспокойное, Москва приходила в себя после августовских бурь и потрясений. СССР оказался в опасной сейсмической зоне, новости из Прибалтийских республик, Украины и Белоруссии настораживали. Августовские события 1991 года взбудоражили весь мир. Но что­-то новое проступало сквозь обычное.

Золотые опёнки
Рассказ

Устали глаза от бетонных углов городских улиц с их ежедневной суетой. Пора делать вылазку на природу. Созвонился с приятелями, и вот уже мы едем за опёнками в Шаблыкинский лес. Летят навстречу лесополосы с вечно больными облысевшими тополями. За машиной брезжит заря, сыплет перед нами длинные низкие лучи по макушкам деревьев. Быстро остались позади придорожные населённые пункты.

Загустел туман в низине, лезет к нему со стороны Хотынца слизь косматых облаков. Ведёт нас грунтовка с глубокими тракторными следами среди пыльного бурьяна в лесную чащобу. Серая мука дорожной пыли вырывается из-под колёс, окутывает сзади лапы ближайших сосен и елей. Ямины и рытвины с коричневой дождевой водой прерывают наш путь.

ДОМ НА ГРИВАХ КОНЕЙ

«С крепким запахом антоновки», с прощально отлетевшей над полями паутиной, «пряжей богородицы», как еще называют её на Орловщине, – родине писателя, – отстояла и отошла ранняя осень. Эту пору нежно-голубого кроткого неба и открытых полевых далей Иван Алексеевич Бунин любил как никакое другое время года. Ещё юношей в одном из писем к Варваре Владимировне Пащенко, ставшей прообразом Лики в будущем романе «Жизнь Арсеньева», он писал: «Вышел на крыльцо и увидел, что начинается совсем осенний день. Заря – сероватая, холодная, с легким туманом над первыми зеленями… В саду пахнет “антоновскими” яблоками… Просто не надышишься! Ты ведь знаешь… Как я люблю осень!».

НАСЛЕДНИК

Полк отдыхал. После трех недель наступления командир дивизии приказал отвести гвардейцев во второй эшелон для передышки. Батальоны расположились в густом сосняке. Цепь отлогих холмов отделяла полк от передовых частей.

За лесом до самого горизонта тянулись поля дозревающих хлебов. Благодатный зной щедрого августовского солнца покрывал золотом зрелости тугие усатые колосья.

В этой золотой бескрайней шири тонули зеленые шапки садов, окруживших приземистые строения хуторов. От каждого хутора тянулись серые ниточки полевых дорог, постепенно сбегавшиеся вдали в одну широкую тесемку грунтовой дороги, где-то за линией горизонта выходившей на асфальт Варшавского шоссе.

Здесь было царство откормленного тупого благополучия. Из-под нахлобученных шапок садов хутора недоверчиво смотрели в окружающий их измученный войной, голодающий мир.

РАССКАЗЫ

Родители

Для того, чтобы узнать, как ты, выглядишь, не обязательно смотреть в зеркало. Стоило Ане понаблюдать за прохожими, и она замечала восхищённые взгляды мужчин, завистливые лица немолодых женщин, которые косились на её белое платье.         

Девушка была в том возрасте, когда тело только что развилось, окрепло и расцвело, но ещё не отвыкло от угловатых, порывистых движений подростка. В тени она казалась тоненькой, хрупкой, почти плоской, а под солнцем её фигура и голенастые, загорелые ноги снова становились налитыми и округлыми.

Она шла медленно и плавно, иногда её тугая коса сползала на грудь, и тогда Аня привычно вскидывала голову, забрасывая волосы за, спину, Сергей плёлся позади, придерживал Анину сумочку локтем, смотрел себе под ноги и улыбался.
— Знаешь, — Аня, — негромко заговорил он, — сегодня ты мне снова приснилась. Будто стоишь на сцене и распеваешь…
— Опять сны! — насмешливо перебила она, не оборачиваясь.   
— Да я ничего… — спохватился Сергей и умолк. 
На перекрёстке, у перехода, Аня остановилась, загляделась туда, где сходились два ряда подёрнутых дымкой зданий, и наконец сказала:
— Всё, Сергей. Дальше не провожай. Можешь возвращаться.    

Розы для Георгия

Георгий Басов всегда называл себя истинным россиянином. И с радостью заявлял, что он живёт в центре России, на берегу реки Оки, в замечательном месте, в Монастырской слободе. Это место он называл ещё Монастырской Венецией. Когда здесь был разлив реки, Георгий вместе с друзьями курсировал по реке на самодельных дощатых плотах. А когда вода сходила, Георгий со своей матерью много копошился на своем огороде. Сын сажал по углам огорода цветы. И это у него получалось очень удачно. Такими красивыми, пышными вырастали гортензии, гладиолусы, что на цветы Басовых любовались все соседи.

Холодно

Рассказ

У каждого человека есть в памяти событие,с которого он стал ясно осознавать себя в окружающем мире. Такое мое первое жизненное впечатление – это долгий, длиною в день, переезд на санях в нашу деревню. Мне шел тогда пятый год.

Было это в конце марта, когда человек, утомленный зимой, улавливает в особенной чистоте и легкости мартовского дня несмелое и почти незримое присутствие весны. Теперь мне легко говорить об этой еле уловимой хрупкости марта, потому что в памяти остались наблюдения многих лет. А тогда мне было просто холодно.

Однажды утром мать сказала, что нас освободили, отбили у немцев и что нам нужно теперь добираться домой.